Афинский яд

— Это стоит отпраздновать, — медленно произнес я, послушно следуя к лестнице под градом тычков и подталкиваний Кинары.

Разумеется, стоило не пожалеть денег на эту девушку и привести ее в благостное расположение духа.

— Идем, — торопила она. — Гав-гав!

И, тряся головой, словно пес, только что вышедший из воды, Кинара легонько цапнула меня за руку.

— Видишь, — сказала она торжествующе, поворачиваясь к своей длинношеей подруге. — Что я тебе говорила? Лишь мне позволено его кусать.

Почему-то я не чувствовал себя победителем.

Возможно, первую схватку я не выиграл, однако второй, на кровати, насладился вполне. Я старательно задабривал Кинару деньгами и обещаниями, между делом намекая на свою любовь к таинственности и нежелание стать героем сплетен. Девушка дала понять, что не нуждается в пространных объяснениях и предпочтет увидеть меня еще раз, нежели спугнуть излишней болтливостью.

— Девушек с чересчур длинным языком бросают, — грустно вздохнула она. — Женщины дома Трифены не сказали лишнего даже под пыткой.

— Какая печальная история, — проговорил я. — Ну, хотя бы муки Фрины позади, и их тоже. Аристогейтону придется уплатить штраф, а он и без того по уши в долгах, так что на какое-то время наш оратор присмиреет. Но ты, ты можешь мне кое в чем помочь.

— Как скажешь, милый. — Жестами, которые, пожалуй, не слишком уместно описывать словами, она показала, что готова удовлетворить любой мой каприз.

— Думаю, — сказал я, когда смог, — я думаю, тот блин с медом предназначался гостю, но не клиенту, а кому-то вроде постояльца. Думаю, это был юноша, мальчик, которому нежный возраст не позволяет предаваться забавам Афродиты.

— Ты очень много думаешь, — ответила Кинара. — Теперь ты решил, что добьешься большего, если не будешь спрашивать в лоб, как в прошлый раз.

Видимо, я недооценил ее проницательность.

— Я тоже много думаю, когда есть время, — продолжала она. — Я думаю, как было бы хорошо, если бы обо мне стал заботиться хороший человек. Если бы он выкупил меня отсюда и поселил в собственном доме, лишь для себя одного. А потом, может, подарил бы мне свободу.

— Это щедро, — заметил я.

— Ты — знатный господин, землевладелец, говоришь, у тебя есть поместье в Гиметте. Мне много не надо, ни украшений, ни красивой одежды. Я мало ем! Я не претендую на роль наложницы или наперсницы. Лишь бы не работать в борделе, иметь дело с одним-единственным мужчиной и располагать хоть каким-то свободным временем!

— А я-то думал, вам, девушкам, нравится быть вместе.

— Да, мы дружим, но среди нас едва ли найдется хоть одна, которая отказалась бы покончить с такой жизнью. О, все мы мечтаем о свободе! Ткать и прясть для себя, спать одной, если милый не пришел. Не страшиться бича. Не попадать в руки палачей каждый раз, когда грядет очередной судебный процесс. Ах, какое облегчение!

— Ты просишь слишком много, девочка. Ты и представить не можешь, в каких стесненных обстоятельствах я сейчас нахожусь. Честное слово, я не могу давать подобных обещаний.

— Что ж, поразмысли над этим. Ты знатен, владеешь землей, тебя ждет хорошее будущее. У тебя лицо баловня судьбы, и ты молод. А еще ты не лжешь и не дразнишь девушку обещаниями, которые заведомо не можешь исполнить.

— Никогда, — твердо ответил я, ущипнув ее, девушка покорно хихикнула.

— Я доверюсь тебе. Надеюсь, ты не обманешь моих ожиданий, — вдруг заявила она. — Я расскажу то, что ты хочешь знать — только не говори, что это я тебе сказала. Ты прав насчет блина: и как можно было уцепиться за такую ерунду? Здесь и правда жил маленький мальчик, которого я ни разу не видела, но слышала, как о нем говорили. Я подумала, что он, верно, родственник Манто, но девочки рассказывали, что он очень учтивый. Семейству Манто это несвойственно. Он пробыл здесь лишь два дня.

— А куда он ушел?

— Не знаю.

— Может, — предположил я с напускной небрежностью, — ты права, и он родственник Манто. А откуда она родом?

— Манто родилась рабыней. Не удивлюсь, если она откуда-нибудь оттуда, из Пеонии, с ее полями, крестьянскими хозяйствами и овцами. — Кинара неопределенно махнула рукой в совершенно неверном направлении. — Но на самом деле Манто — спартанка. Ее мать — с Киферы, где родилась прекрасная Афродита. Манто рассказывала, путешествие ее матери с Киферы было поистине ужасным. Когда она была совсем маленькой, хозяин подарил им с матерью свободу, так что она вольноотпущенница с ранних лет. Это заведение Манто унаследовала от матери, которая управляла борделем до нее, хотя, разумеется, права на дом и землю принадлежат наследнику ее бывшего господина. У Манто есть старший сводный брат, он до сих пор в рабстве, и, кажется, младшая сестра, которая родилась, когда ее мать уже была свободной. Вот и все, что я знаю. Совать нос в личные дела хозяйки не принято.

— Понимаю, — согласился я, видя, что, не упоминая имени Клеофона, добился лучших результатов.