— Интересная мысль!
— У меня немало других. И кое-какая информация. Время покажет, пригодится она или нет.
Разумеется, я хотел обсудить полученные сведения с Аристотелем, а вовсе не с грозным Архием, который ужасно меня раздражал. Дня через три после исчезновения Клеофона в борделе видели мальчика — несомненно, это очень ценная информация. Дома я с радостью обнаружил, что Олимпий, помощник главного раба Аристотеля, принес мне записку от своего господина. Основатель Ликея просил меня прийти, желая переговорить о чем-то важном. Казалось, ничто не должно помешать беседе с глазу на глаз. Я уже собрался было совершить привычную прогулку до Ликея, как вдруг на пороге вырос Фанодем. Несчастный дядя еще более несчастной Гермии старел не по дням, а по часам.
— Прошу тебя, о Стефан, — произнес он вместо приветствия, — скажи, ты виделся с Эргоклом?
— У меня нет ни малейшей причины искать встреч с Эргоклом. Я видел его на Агоре, возле памятника Героям, когда Критон зачитывал новое обвинение против тебя.
— Да, ужасно. Ужасно! Если все ополчатся на нас, мы погибли. Ибо как доказать, что ты чего-то
— Решив подкупить Эргокла, вы совершили бы непоправимую ошибку.
— Но если Эргокл подумает, что с нами можно договориться, то, возможно, перестанет столь рьяно поддерживать Критона, пусть даже и встал на его сторону. Может, таким образом он лишь пытается нас припугнуть? А вдруг ему известно, где Клеофон?
— Я не могу тебе помочь, — мягко ответил я, положив руку на плечо старика. — По крайней мере, сейчас у меня есть дела, и я не могу заниматься поисками Эргокла. Я обязательно скажу, если увижу его. И надеюсь сделать кое-что для тебя, можешь быть уверен.
И я ненавязчиво отодвинул Фанодема от двери. Если бы только я мог сказать ему, что нашел Клеофона — живого.
Я быстро проделал привычный путь в Ликей и поведал Аристотелю о своих открытиях. Вскоре после исчезновения Клеофона в доме Манто нашел временное пристанище некий учтивый мальчик. Я не собирался докучать Аристотелю детальным описанием всех подробностей моего визита в бордель, но счел нужным упомянуть тревогу Фанодема. И вдруг, уже в самом конце, меня осенило:
— Аристотель, кто такая Ликена?
— А почему ты о ней заговорил?
— Я просто вспомнил, что, когда пытался разузнать, не может ли Клеофон прятаться у Манто, — не сегодня, а в прошлый раз, — то встретил Мариллу. И она сказала, что, если Манто снова понадобится кастрюля, пусть, мол, идет к Ликене. И я вдруг подумал: есть некая Ликена, которая связана и с той, и с другой семьей, а мы так и не выяснили, кто она. Марилла, помнится, сказала, что Ликена — любовница Филина. Мы только слышали о ней, но ни разу не видели.
— Может, следует пустить по ее следу ищейку Архия?
— Думаю, он все еще занят поисками Клеофона.
И я рассказал, что видел переодетого Архия, что, оказывается, «Артимм», которого искала малышка Харита, — это старый фригиец, бывший привратник Ортобула, и что, по мнению Архия, он мог быть причастен к исчезновению Клеофона.
— Предоставим Архию следовать в этом направлении, — молвил Аристотель. — Я же следовал в своем и хочу показать тебе что-то важное!
Он вскочил со свойственной ему порывистостью, взглянул на меня сияющими глазами и театральным жестом указал на какой-то завернутый в ткань предмет, который стоял в углу
— Я послал за ним одного ученого, — пояснил Аристотель, все еще глядя на таинственную вещь. — Феофраст упорно не желает интересоваться подобными вещами, так что пришлось дать указания Гиппарху Аргосскому.
— Ах, да. Гиппарх. Серьезный юноша, похожий на лошадь. — Гиппарх с его тихим, монотонным голосом и кроткими манерами прекрасно подходил для деликатных поручений. Вероятность, что он привлечет чье-либо внимание, равнялась нулю. — Но что он должен был искать?
— Пропавшую статую, разумеется! Ту, которая раньше украшала
Я обдумал услышанное.