Афон и его судьба

Накануне праздника часов в пять ударили в било. И этот стук возобновляли три раза в течение получаса. Потом ударили в большой колокол, а за благовестом последовал и трезвон. Приятно удивило меня в храме и привлекло внимание, когда прекратилось чтение псалма и часть стихов его стали петь попеременно оба хора. Пение это невольно вливало религиозную бодрость. А когда совсем стемнело, величественный собор начал освещаться в разных местах лампадами и свечами; после одиннадцати часов началось бдение, весьма утомительное для непривычного паломника. Утомительное, но в то же время следует признать, что молитвенное чувство не только не ослаблялось в течение продолжительного бдения, а даже, наоборот – все возрастало.

Плавные, точно воздушные экклесиархи, полупевучее чтение почтенными старцами, таинственный полумрак храма и мерцающие пахучие свечи из чистого воска – все это создавало особое и проникновенное настроение. А между важнейшими моментами бдения те же неслышные экклесиархи погружали собор в еще больший мрак. И тогда мерцали лишь лампочки у канонархов и лампады у чудотворной иконы. Впечатление глубокое и неизгладимое в душе моей оставило чудное пение. Кто имел счастье слышать это пение и видеть стройность, чинность и благоговейность афонского богослужения, тот не может не восторгаться им. Я и теперь как бы еще слышу эти чистые высокие голоса – свободные и естественные, неспешное, благоговейное внимание хора к словам канонарха, это ловимое сердцем и износимое из сердца, как хвала или как молитва, повторение их… Пение и чтение отличалось точностью, правильностью и выразительностью исключительной.

Утреня окончилась только после четырех часов утра. Перед началом праздничной литургии был один только трезвон. Огромный собор сиял светом, а богослужение наполняло душу высокой радостью, принятию которой, конечно, немало содействовало минувшее бдение, отстранившее от мыслей и сердца ненужные впечатления. Нарядные облачения, чинное и благолепное хождение, торжественные выходы духовенства – это все усиливало незабываемое впечатление.

* * *

С чувством покоя в душе покидал я этот тихий скит, сердечно провожаемый отцом игуменом и свободными от послушания иноками, среди которых особенной любовью меня окружали верные друзья и земляки-монахи отец Рафаил и отец Петр. На прощание все мы снова говорили о родине нашей и о великих испытаниях, выпавших на ее долю. Говорили о великом зле, которое так победоносно разгуливало по земным просторам, взрастившим и вскормившим большинство братьев скита. Вспоминали свою прекрасную родину старцы афонские с любовью, по-своему, по-монашески: без ненависти и злобы против кого-либо.

– Нехай все буде так. Тильки прийде цей велыкий день, прийде Воскресение! – спокойно сказал один из моих провожатых, старый инок из моего же уезда.

И видно было, что в пришествие этого великого дня непоколебимо твердо верил старый инок из уроженцев Полтавской губернии и все его братья во главе с отцом игуменом.

Паломничество по святой горе

Нас было тогда трое русских и один серб. Вышли мы из нашего славного монастыря в продолжительное паломничество по афонским обителям. И прежде всего начали восходить на крутизны узкой, необработанной тропинкой по направлению к северо-западу через Ксеноф, Зограф; перебрались через хребет горы на северную оконечность ее в Хиландарскую сербскую Лавру. А оттуда косогором северо-восточного кряжа через греческий Ватопед и Ксилургу – в Карею. Спустившись к Иверу и Климентовой пристани, мы прошли этой стороной среди обрывистых диких скал к вершине. Посещали келлии и каливы; к сожалению, не долго в них задерживались, хотя было много интересного, дотоле невиданного и неслыханного.

Но сколько нам пришлось преодолеть трудностей в пути по Афону! Невольно вспоминались легкость паломничеств по обителям родной земли… Часто случалось нам влезать на высокую и крутую гору, то проходить по крутому склону или ползти по груде мрамора с великой осторожностью. Часто случалось пробираться на гору по колючему и густому кустарнику, который цеплялся за одежду и препятствовал ходу, а под ногами – пропасть. Но самые большие опасности в пути представляет местность на южной оконечности главной горы, начиная от Лавры Св. Афанасия до Дионисиата и на вершину шпиля, особенно в осеннее время, когда там появляется снег.

Вследствие таких затруднительных путей неоднократно приходилось роптать на насельников Святой Горы, особенно в первые дни нашего паломничества. Неудобство пути мы приписывали нерадению монахов: много сот лет, думалось нам, живут они среди таких непроходимых мест, а не поправят для себя дороги. Но когда мы прошли эти пути и посетили дивные обители главных пустынножителей Афона, то при виде их бытового положения у нас взамен ропота невольно появлялось сожаление и раскаяние в своем ропоте на неудобства путей сообщения на Святой Горе.