Читаем Афон и его святыни полностью

Далекие горы Македонии местами тоже лежали под их ослепительною белизною, а длинная цепь Афонского хребта вилась к перешейку в живописных волнах расцветающей зелени. Все высоты полуострова, или все равно – Святой Горы, столь поразительные, если смотреть на них от взморья, теперь казались нам не более как плоскими пригорками, ничтожною возвышенностью.

Разбросанные по прибрежью монастыри представлялись отсюда легкими только очертаниями белизны, а отшельничьи кельи с их кипарисами – едва заметными темными точками.

Иеросхимонах Сергий (Веснин) [9]

Предание содержится на Святой Горе Афон и сохранилось между скитниками и пустынножителями: потому что у них более достоверное сохранилось предание о каждом афонском монастыре, его происхождении и святыне, нежели в самых монастырях. Я сие испытал на деле. Во многих монастырях спрашивал братию о некоторых предметах и о их происхождении; но всегда братия отзывались незнанием.

А причина тому следующая: новоначальным, приходящим из мира, совершенно запрещено о чем-либо спрашивать, и любопытствовать, и между собою на послушании разговаривать, а также ходить один к другому в келью; старцы строго наказывают, чтобы только каждый учился молчанию и созерцанию и внимал сам себе. По большой части, и это случается, что новоначальных и молодых посылают на разные послушания вне Святой Горы, на метохи и на подворья, где часто проживают лет по десяти. Поэтому устное предание им неизвестно.

Напротив, в скитах и в пустынях всякое предание сохранилось живо и верно: ибо там живут попростее, вдвоем и втроем, и часто случается, что как кто придет в Афонскую Гору, так до смерти не выходя там и проживает. И ученики старца своего обо всем расспрашивают, и не по однажды; а старец им рассказывает все поподробну: то, что также слышал от своего старца и от прочих отцов. У них между собою бывают частые собрания, как то: в храмовые праздники, в именины и поминки, и часто в таковых душеполезных беседах препровождают целые ночи.

И там есть чего послушать назидательного, когда сединами украшенные старцы между собою разговаривают, а юные сидят и со вниманием слушают, а иногда делают и вопросы. Сим старцам известна вся Гора Афон, как свой сад – они знают, по какой причине и кем каждый монастырь основан и выстроен, и какая святыня в нем находится, и какие достопамятные события там происходили, и какие прежде бывали и ныне есть там подвижники, чего и своя братия не знает. Они знают – какая гора или долина, или келья, от чего получила название, и какое там случилось происшествие. Об этом у скитников частые бывают беседы; этим они себя и назидают.

Инок Парфений (Агеев) [9]

Двенадцать лет назад я гостил долго на Святой Горе. Все, не только подвижническое, но и, просто сказать, христианское, для меня тогда было как будто ново; но это новое было не в самом деле чем-то новым, но непростительно и легкомысленно забытым; и вот, живя на Афоне, я постепенно опять научился всем сердцем понимать те самые мысли и слова, которые я слыхал давно и знал с детства, но которых истинный смысл был мною пренебрежен и не понят…

Монашеские характеры… на Афоне очень разнообразны. Правила и образ жизни, уставы, степени отречения, подчинения и свободы также очень различны…

Долго мы дожидались, разместясь в нижней трехэтажной пещере о. Пахомия, где горела лампадка перед иконою Божией Матери, разливая свой тихий свет на мрачные стены сырой пещеры и проливая в душу иной тихий и сладостный свет от Самой Благодатной Игуменьи Афона….

Сдерживая слезы радости, начал я упрекать его, предваряя свидание свое с ним и говоря: «Зачем ты, отче, забрался в такую даль? Мы так утомились, идя сюда, что сил не стало и едва добрались до тебя!» Это я говорил, пока он приближался по тропе ко мне. За плечами у него была торба; одежда на нем была хоть и худенькая, но полномонашеская; под ряскою виднелась ветхая схима, на камилавке толстого сукна накинута худая наметка. Постническое лицо выражало строгость его жизни и невольно производило какое-то благоговейное впечатление. Приняв вину на себя, старец… стал кланяться и просить прощения за утруждение нас. Говорил же это с такой убедительностью, что я уже и пожалел о высказанных вольно словах, видя, как старец искренне испрашивал прощение, будто действительно был виновен.

Вот каковы Афонские пустынники, и вот как они живут!

Константин Николаевич Леонтьев,

философ, церковный писатель

[4, с. 180–182]

Мы сразу же приложились к главе великомученика Пантелеимона. Нас встретил игумен монастыря схиархимандрит Илиан, из глинских монахов, прозорливый старец. Он подвизался на Святой Горе с 1904 года. Игумен дал мне послушание служить в Покровском храме на церковнославянском языке. А отец Ипполит тогда служил в нижнем, Пантелеимоновом соборе, для греков на греческом….

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное