Афонские рассказы

– Значит, так, поживите здесь две недели, будете помогать по строительству. Большего я для вас сделать не могу, потому что мне нужно официально оформлять на каждого рабочего бумаги в полиции и киноте, что, как я понимаю, вас не устраивает.

– Да, конечно, отец Дионисий, спасибо вам за помощь. – Я взял благословение и облегченно пошел с одним иноком, показавшим мне мою келью.

Раз я уже доверился этому иерею, мне оставалось только воспользоваться благоприятным шансом для спасения души. На следующий день я подробно исповедался и первый раз в жизни причастился Святых Даров.

Работа сильно не утомляла и даже снимала психическое напряжение. Антоний выкладывал камень, постоянно коря меня, что я солгал ему о своей профессии, я же помогал ему, замешивая раствор и подвозя на тачке кирпичи.

Где-то через полторы недели меня вызвал отец Дионисий в свою рабочую келью, напоминающую больше кабинет директора гостиницы, и, кивнув на сидящего в кресле человека, сказал мне:

– Александр, вы присаживайтесь, этот господин частый гость у нас и наш благодетель, он хороший христианин и хочет с вами поговорить. Не беспокойтесь ни о чем.

Иерей вышел, оставив меня обливаться холодным потом. Я пожал протянутую мне руку и с предельным вниманием приготовился слушать. Тем временем представленный священником благодетель начал говорить:

– Александр, я знаю твою историю, не бойся, не от отца Дионисия – батюшка не скажет ничего и никому. Дела твои, прямо скажу, плохи. – Этот человек по внешнему виду был криминальным авторитетом. Как ни скрывай свою сущность, она все равно себя проявит в ряде нюансов, которые внимательный парняга сразу же подмечает. – Меня уже предупредили, что мне нужно сделать, если вдруг встречу тебя. – Он сделал рукой недвусмысленный жест, будто стреляет из пистолета. – Но все же я, как и отец Дионисий, решил тебе помочь – думаю, Матерь Божья не просто так привела тебя на Афон. Хоть я далеко и не самый праведный, но все-таки христианин. – Незнакомый господин тяжело вздохнул и с еле заметным презрением продолжил: – Меня зовут Алексей Каштунис, я еще известен в некоторых кругах как Каштан. Слышал, может?

– Да, немного. – Глядя на коротко остриженную голову и волевое лицо влиятельного понтийца, я пытался оценить ситуацию.

– Отлично. Значит, ты уже все понял. Хочу предупредить, что с Афона тебе нужно как можно скорее бежать – у полицейского в Дафни есть твое фото. Они уже знают, что ты сменил имидж, – Каштан взглядом указал на подрясник. – Вот тебе несколько тысяч от меня и кое-какие адреса, беги прямо сегодня в Афины, затеряйся в каком-нибудь из монастырей. Но скажу тебе честно – шансов выжить у тебя немного, охота на тебя идет реальная.

Взяв протянутый конверт, я благодарно склонил голову:

– Спасибо, Каштан!

– Бог в помощь, Александр. И запомни: ты меня не видел и этого разговора не было.

– Само собой.

– Все, бывай. – Каштан попрощался и вышел из кельи, показывая всем видом, что он меня знать не знает.

…Через два часа я, гладко выбритый и в мирской одежде, плыл на пароме в Уранополи. Море было серым и неспокойным, наступал уже сезон дождей, и стало попрохладней. Я решил немного почитать и открыл Евангелие, в глаза бросилась фраза Господа: «Взявший меч от меча и погибнет». Меня нельзя назвать суеверным, верящим в приметы и знаки человеком, но эта фраза поразила меня до глубины души.

– Взявший меч от меча и погибнет!

Совесть уже не мучила меня, как прежде, но заставляла желать искупления. Пошел мелкий дождь, и я закрыл глаза. Память снова открыла свои разноцветные альбомы. Что ж, Афон вписал в них еще одну, может быть, последнюю страничку. Когда-то, в детстве, я мечтал стать космонавтом, теперь же я больше всего на свете хотел стать монахом.

Но, видно, не судьба.

Последняя молитва старца Иосифа

Красное солнце погружалось в тихую морскую пучину. Море отдыхало – шторма здесь не было давно. Мягкий свет золотил водоросли, скалы, верхушки деревьев и древние камни монастырских построек. Афон врезался в небо, словно купол Святой Софии, так же, как и во времена величия Византии, служа Творцу живым непоколебимым храмом.

Вечер, готовящий живое ко сну, сталкивался вдруг с насыщенным бытием тысячи душ, проводящих ночи в молитвенных бдениях. Они, эти странные люди в черных одеждах, были как бы нарушителями естественного закона ради закона преестественного, став аномалией и вызовом остальному человечеству, непримиримо разделенному в своем отношении к монашеству. Для одних оно было миром понявших истинный смысл жизни мудрецов, для других – лишь собранием безумцев и человеконенавистников. Вечер никогда не припоминал человеческих мнений, но для него особое великолепие Афона было очевидно, и он сам был лишь частью его земной красоты. Может, в этой проявленной очевидности и есть истина, которая никогда не боится, что ее поглотит мрак, которая всегда и при всех обстоятельствах являет себя несовершенному миру?