Афонские встречи

Нельзя не сказать об одной трагической странице истории скита. Последним его игуменом был архимандрит Михаил, родом из Псковской губернии, лет пятьдесят безвыездно проживший на Афоне. В детстве ему трудно давалась учеба. Иногда это может довести ребенка до отчаяния, но в отличие от современного школьника мальчик из дореволюционного прошлого хорошо знал, где берутся средства для улучшения успеваемости. И обратился будущий афонский монах к Богу, и молитва ребенка, конечно, была услышана: мальчик стал учиться блестяще. Но главное, что он узнал, — это сила молитвы. И вот он оказался на Афоне. Здесь его способности нашли применение: о. Михаил стал библиотекарем, его усилиями скит получил великолепное собрание книг. Это было не просто коллекционирование. Один писатель из эмиграции, посетивший Андреевский скит уже на закате его величия, оставил следующее воспоминание о разговоре с архимандритом: «Какие только вопросы не были затронуты: и самые неожиданные для монаха, и понятные для университетски образованного человека, но больше всего о воспитании детей и о книгопечатании на Руси, причем почтительно выслушиваю настоящую лекцию с цитатами наизусть».

Когда в 1958 году вспыхнул страшный пожар на западной стороне скита, загорелась и уникальная библиотека, которую игумен собирал всю жизнь. А надо отметить, что тогда не только не было противопожарных средств, но даже и просто воды не было. Стихия и пять престарелых монахов с игуменом, которым уже под восемьдесят. Но по слову игумена убеленные сединами старцы, как молодые, бросились бы в пламя. «Пусть горит», — запретил архимандрит Михаил спасать дело своей жизни. Пожар бушевал четыре дня, и монахам оставалось только созерцать, как стихия уничтожает древние рукописи, церковную утварь, облачения и библиотеку в 20 тысяч томов. Вот оно — монашеское смирение: тушение пожара без воды было бы пустой затеей и могло только унести человеческие жизни. Кто знает, быть может, смотря на пламя, старый игумен думал о том, что пусть лучше пламя уничтожит страницы русских книг, чем они просто сгниют в заброшенном скиту, как сгнили в заброшенных русских кельях. Пусть лучше сгорят, чем их будут использовать как оберточную бумагу — ведь Карея с ее лавками совсем недалеко. Бывало и такое. Горел скит — большой и величественный, — как горел когда-то русский красавец «Варяг», не могу найти иного сравнения. Ведь в те годы доступ русским на Афон был попросту закрыт.

Прикладываемся к главе св. апостола Андрея Первозванного. Валерий умудряется что-то фотографировать, несмотря на слабые протесты о. Андреаса. Но тут невозможно его ругать, ибо хочется сохранить, пусть на клочке бумаги, кусочек воспоминания о Великой России.

Дальше? Дальше совершается небольшое афонское чудо, которое, наверно, происходит с каждым паломником в каждом афонском монастыре. Такая уж это земля. Отец открывает стоящую слева от иконостаса раку. Она пуста. Но мы ощущаем явное и сильное благоухание и недоуменно смотрим на Андреаса. Зачем смазывать благовониями пустую раку, да еще внешне не приведенную в порядок? Но Андреас подтверждающе кивает. Дальше из сбивчивого по причине разделяющего нас языкового барьера объяснения мы понимаем, что в этой раке находились мощи прп. Антония Великого. (Хотя мы хорошо знаем, что мощи преподобного находятся до сих пор в Египте. Потом мы уже поняли, что это была одна из рак с частицами мощей, располагаемых под сенью перед иконами.) Позже мы узнаем, что храм кельи Серай был посвящен прп. Антонию Великому. В 1849 году Серай стал общежительным скитом во имя апостола Андрея Первозванного и прп. Антония Великого. Поэтому неудивительно, что в храме находится рака преподобного. Затем, показывая на своды храма, наш проводник недобрым словом поминает коммунистов. Мы не знаем, каких коммунистов он имеет в виду, наших или греческих, которые могли нанести повреждения собору в период греческой гражданской войны, охватившей и Афон. Впрочем, это не так важно, ибо и те, и другие так или иначе приложили руку к разрушению храма. И мощи пришлось убрать. А благоухание осталось и сохранилось до сих пор.

Это маленькое дополнение к величественному храму периода великой России является тем необходимым звеном, которое соединяет личное и общее, делая общее не внешним фактом, а живой частицей, принадлежностью человеческой души. Это воспоминание навсегда свяжет нас с русским храмом на греческой земле.