Еще вопрос, благодаря чему свершено в мире больше дел — благодаря сказанному основательно или сказанному только красиво. Сказать что-либо очень основательно и в то же время очень красиво — дело трудное; по крайней мере в тот момент, когда ощущаешь красоту, не всегда улавливаешь основательность. Порицают плоскую болтовню, которая печатается сегодня по политическим вопросам во Франции. Я думаю, что эти упреки сами несколько плоски и показывают, что пером этих критиков водит только догматизм, а не знание человеческой природы. Ибо эти книги пишутся не для человечества вообще и не для абстрактного разума, а для конкретного человека, принадлежащего к определенной партии; и
Что при всем неравенстве сословий люди могут быть одинаково счастливы, это, как мне кажется, и не проблема. Стоит только попытаться сделать каждого настолько счастливым, насколько это возможно.
Было бы превосходно, если бы можно было изобрести руководство, как превращать людей «третьего сословия» в нечто, напоминающее бобра. На всем белом свете я не знаю лучшего животного: он кусается только тогда, когда его поймают, но трудолюбив, полон семейных добродетелей, искусен в постройках и дает превосходную шкуру.
Я отдал бы многое, чтобы точно узнать, для кого собственно были свершены подвиги, о которых официально говорят, что они де свершены «на благо отечества»?
Я, конечно, не могу сказать, будет ли лучше, если все будет по-иному, но вот что я могу утверждать: все должно быть по-иному, если все должно стать лучше.
Построить республику из материала свергнутой монархии, конечно, трудная проблема. Дело не пойдет до тех пор, пока каждый камень не будет вытесан по-иному, а для этого требуется время.
Люди ожидают теперь так много от Америки[53] и ее политического состояния, что желания всех просвещенных европейцев, по крайней мере тайные, имеют, можно сказать, западное отклонение, подобно магнитным стрелкам наших компасов.
Человечество можно было бы разделить на три класса[54].
1. Neque ora neque labora;
2. Ora et non labora;
3. Ora et labora.
Все, что говорится о пользе и вреде просвещения, можно бы очень хорошо представить себе на примере огня. Он является душой неорганической природы, умеренное пользование им делает жизнь приятной, он согревает нас зимой и освещает наши ночи. Но для этого необходимы светильники и факелы. Освещение же улиц путем поджога домов весьма скверное освещение. Да и детям не следует разрешать играть с ним.
Декарт говорит в одном письме к Бальцелю, что уединение нужно искать в больших городах, и для этой цели он рекомендует Амстердам, из которого послано письмо. Действительно, я не понимаю, почему гул биржи не может быть столь же приятен, как шум дубового леса, особенно для философа, который не занимается коммерческими делами и может разгуливать среди купцов, как среди дубов: ведь и купцы, со своей стороны, в суматохе и делах столь же мало обращают внимания на досужего странника, как дубы на поэта.
С момента изобретения письма просьбы много потеряли в своей силе, а приказы, напротив, выиграли. Это плохой баланс. Письменные просьбы легче отклонять, а письменные приказы легче отдавать, чем устные. И для того, и для другого надо иметь смелость, а когда это приходится делать
Великих мира сего часто упрекают, что они не сделали всего того хорошего, что могли бы сделать. Они могут возразить: подумайте-ка о всем том зле, которое мы могли бы причинить и не причинили.
В системе зоологии вслед за человеком идет обезьяна, отделенная от него огромной пропастью. Если бы когда-либо какой-нибудь Линней расположил животных в соответствии с их счастьем, довольством своим положением и прочим, то, видимо, некоторые люди оказались бы позади ослов и охотничьих собак. Превосходные примеры этого можно найти в книге Меркеля[55] «История латышей». Лейпциг, 1797 г.
Французская революция благодаря всеобщему языку, возникшему в эту эпоху, распространила среди людей определенные понятия, которые не легко будет вновь искоренить. Кто знает, не вынуждены ли будут сильные мира сего снова ввести варварство...