Афоризмы житейской мудрости

Хорошо, если бы оба эти порождения нового времени сгинули бы в XIX веке. Можно надеяться, что с одним справятся врачи при помощи профилактики. Побороть же жупел рыцарской чести — дело философа, который должен правильно осветить его, только этим путем можно пресечь зло в корне, естественно, что это доныне не удавалось правительствам, боровшимся с ним посредством законодательства. Если бы правительства серьезно желали вывести дуэль и незначительный успех их усилий обусловливался только их бессилием, то я бы предложил издать следующий закон, с ручательством за его успех, причем на пришлось бы прибегать к кровавым операциям, к эшафоту, виселице или пожизненному заключению. Мое средство очень мягко и гомеопатично, как вызвавшему, так и принявшему вызов капрал отсчитывает а la Chinois среди бела дня и на открытом месте 12 палочных ударов, секундантам же и посредникам — по 6. Последствия уже совершившейся дуэли рассматриваются как всякое другое уголовное преступление. Пожалуй, иной «рыцарь в душе» возразит, что после такого наказания многие «люди чести» застрелятся. На это я скажу: лучше, если такой болван застрелит себя, чем кого-либо другого.

Я уверен, что в сущности правительства вовсе не стараются вывести дуэль. Жалованье гражданских служащих, а тем паче офицеров (кроме разве высших должностей) гораздо ниже ценности их услуг, и вот остаток уплачивается им в виде чести, представляемой титулами, орденами, и в более широком смысле — в виде сословной чести. Для нее дуэль служит крайне удобным аппаратом, владеть которым обучают еще в университетах. Так что, в сущности, жертвы дуэли оплачивают своей кровью недостаточность жалованья.

Для полноты упомяну еще о национальной чести. Это — честь целого народа, как члена всенародного общества. Так как последнее не знает иного закона, кроме силы, и поэтому каждый его член должен сам отстаивать свои права, то следовательно честь каждой нации состоит в мнении других не только о том, что она заслуживает доверия (кредита), но и о том, что ее следует бояться, для достижения этого она не должна оставлять безнаказанным ни одно покушение на ее права. Словом, честь национальная сочетает в себе честь гражданскую с рыцарской.

Под рубрикой «что мы собою представляем», т. е. чем являемся в глазах света, мы последней отметили славу, теперь рассмотрим ее.

Слава и честь — близнецы, но как из Диоскуров Поллукс был бессмертен, а Кастор — смертен, так и слава — бессмертная сестра смертной чести. Правда, это относится лишь к высшему виду славы, к славе настоящей, истинной: кроме нее бывает еще эфемерная, кратковременная слава. Далее, честь обусловливается теми свойствами, какие требуются от каждого, находящегося в тех же условиях, слава же — теми, которых ни от кого нельзя требовать, честь покоится на свойствах, которые каждый открыто может себе приписать, слава же — на таких, которые никто сам себе приписывать не может. Наша честь не хватает далее наших личных знакомых: слава же, наоборот, опережает всякое знакомство и сама его устанавливает. На честь претендует каждый, на славу — лишь исключения, и приобретается она исключительными действиями. Действия эти могут быть или деяниями (That) или творениями (Werk), сообразно с этим к славе два пути. Путь деяний открывается нами преимущественно великим сердцем, путь творений — умом. Каждый из этих двух путей имеет свои выгоды и невыгоды. Главная разница их в том, что деяния преходящи, творения же — вечны. Благороднейшее деяние оказывает лишь временное влияние, гениальное же творение живет вечно, действуя благотворно и возвышающим образом на людей. От деяний остается лишь память, которая постепенно слабеет, искажается, охладевает и со временем должна рухнуть, если история не подхватит ее, не закрепит и не передаст потомству. Напротив, творения бессмертны сами по себе и живут вечно, особенно, если они увековечены в письменах. От Александра Великого остались лишь имя да память, тогда как Платон, Гомер, Гораций сами живут среди нас и непосредственно на нас влияют. Ведь и Упанишады в наших руках, о деяниях же, совершенных в их эпоху, до нас не дошло никаких известий.[15]

Другая невыгода деяний — это их зависимость от случая, который один может дать возможность совершить их, к этому надо прибавить, что слава, ими приобретаемая, обусловливается не только их внутренней ценностью, но и условиями, сообщающими деяниям важность и блеск. К тому же, если, напр., на войне деяния носят чисто личный характер, то слава зависит от показаний немногих очевидцев, их иногда совсем нет, иногда они несправедливы и пристрастны. Однако за деяниями та выгода, что они, как нечто практическое, доступны суждению всех людей, поэтому, если обстоятельства верно переданы, их оценят по достоинству, кроме разве тех случаев, когда их истинные мотивы узнаются и оцениваются лишь позднее, ведь чтобы понять действие, необходимо знать его мотивы.