Три эскадрона Варена истинно прекрасны и, можно сказать, почти европейские. Из этого малого состава рассылаются отличные кавалеристы в египетскую армию; но, по несчастью, там они теряются в бездне посредственности и, увлеченные старыми привычками, часто превращаются в тех же необразованных, какими они были. Лошади египетские мелки, но полны огня; ковка лошадей весьма неудобна; их подковы сплошные, гладкие, от чего нижняя часть копыта, не имея воздуха, преет, и, сверх того, эта старая ковка египтян может только служить для пустыней Африки, но отнюдь не для гор Ливанских и Тавра, куда Мегмет-Али перенес свое оружие. Должно еще сказать, что фески, вообще употребляемые египетскою армией, совершенно не соответствуют пламенному небу Востока; они не имеют зонтиков, и ослепительное солнце, сильно действуя на зрение, конечно, может иметь немалое влияние на маневры в день сражения. Офтальмия и без того есть одна из главных болезней Египта. Я сообщил это замечание Мегмету-Али, и он со мною согласился, но сказал, что козырьки противны муселимам; это странно слышать среди стольких нововведений, совершенно противных Корану.
К зданию кавалерийской школы в Джизе примыкает бывший гарем паши. Обширные, украшенные арабесками залы с нишами для диванов будут также обращены в казармы. Тут привлекла мое внимание баня гарема, которая дышит роскошью Востока. Свет проходит туда сквозь купол с небольшими круглыми отверстиями, через которые видно безоблачное небо и проходит его ароматическая атмосфера. Этот купол поддерживается легкими арабскими колоннами, которые окружают белого мрамора бассейн с водометом посреди; помост, стены с нишами — все облачено в белый чистейший мрамор. Из окон этого роскошного гарема вид на пустыню и на строгие громады пирамид — поразителен.
Возвращаясь в Каир, незадолго до захождения солнца и выезжая из-за пальмовых рощ, я видел чудесное зрелище: это легкие минареты Каира, на которых затепливались в разных направлениях лампады по случаю начавшегося рамадана. С наступлением ночи они вспыхивали, как звезды, бледным светом и постепенно становились ярче с нисходящею ночью. Это напоминает празднество горящих ламп древних египтян, описанное Геродотом. Новый Египет представляет беспрестанные сходства в обычаях с древним.
Всякий раз, когда я выходил из Каира дышать бальзамическим воздухом в тени пальмовых рощ или бродить в гробовом городе калифов и по нагим скалам Мокатама, — отовсюду взоры мои были привлечены, как магнитом, пирамидами. Сколько веков легло на их раменах! сколько поколений угасало перед ними! — и, наконец, они сделались надгробным символом всего Египта! Мысль, что это есть древнейшее создание рук человеческих, что самое время, все поглощающее, забыло о них, что их видели Иосиф, Моисей и что теперь вижу их я, — эта мысль приводила меня в какое-то исступление.
Имея пирамиды постоянно в виду на пути к ним от Джизе, достаточно этого времени, чтобы возвести воображение до высшей степени восторга. Приближаясь к ним, я чувствовал то волнение, которое всегда овладевало мною при зрелище необыкновенной природы, — так приближался я к грозной вершине Этны; но если б кто мне возразил, что дело рук человеческих не есть природа, я скажу, что эти громады выходят уже из области людей; века слили их уже с самою природою.
Солнце только что вставало, когда мы выехали из пальмовой рощи Джизе. По странному случаю в первый день нового года я в первый раз предпринял путь к пирамидам. Синие груды их только что позлатились на макушках, розовых светом дня. «Вот почти миллионпятисоттысячный раз, как они видят восходящее солнце», — подумал я! То же безоблачное небо, те же пустыни, тот же Пил, с того времени как они поставлены на вечную стражу Египта, но сколько царств и народов сменились перед ними!
За обработанным берегом скоро следует земля дикая, которая казалась мне болотистою по недавнему пребыванию на ней вод Нила. Несколько пальм кой-где останавливают взор. На половине пути от Нила дорога пересечена плотиною из чернозема; тут проходил канал по косвенному направлению от севера к югу. Он выходит несколько ниже древнего Мемфиса из канала, называемого именем Иосифа, и впадает в Нил немного выше Терране. Нет никакого сомнения, что этот канал принадлежит древнему Египту.