Африка глазами наших соотечественников

Едва мы их оставили за собою, как вдруг открылось обширное поле, простирающееся до отдаленного хребта Ливийских гор; на этом заглохшем поле, взрытом развалинами, сидели, в грозном одиночестве, на мраморных престолах, два гиганта, один подле другого. Выше всех пальм, выше всех развалин, они господствовали, как цари, над необозримою картиною опустошения. Баснословный Мемнон, сын зари — этот Луцифер египтян, диво древнего мира, был один из тех колоссов, к которому направлялся путник из далеких стран Севера, еще пустынных в то время, как этот гигант смотрел уже на восходящее солнце и произносил звуки удивленной толпе путешественников и поклонников, стекавшихся к нему со всех концов земли.

Несколько в сторону от этих волшебных стражей пустыни вставали громады храма; лучи солнца вырывались широкими полосами из проломов разрушенных стен. Далее, на холме, другие развалины, в страшном беспорядке, рисовались на краю горизонта. Мы направились к ближайшим. Страбон называет это здание Мемнониум (прибавляя, что греки называли Мемнона Исмандием), а Диодор — памятником Озимандия, египетского Геркулеса. Шамполион прочел, как он говорит, в иероглифах египетское название этого храма: Рэмессеион, т. е. здание Рамзеса Великого, или Сезостриса, который есть Геркулес, или Озимандий, египтян.

Часть входа со стеною циклопического построения, перистиль и три залы с колоннадами, более или менее разрушенными и все это в размере огромном, одетое покровом иероглифов, среди разбросанных груд и разбитых статуй, стоит перед вами. Кариатиды, поддерживающие перистиль и изображающие жрецов с руками, сложенными накрест, вселяют то глубокое благоговение, которое они сами гак живо выражают. Возле повержен, раздвоенный, с разметанными повсюду членами, подобно идолу Дагону, величайший колосс в мире. Трудно сообразить весь объем его, и должно отступить, чтобы распознать это изящное гранитное чудовище.

Плавание от Фив до Ассуана:

Эсне. Эдфу. Элефантис. Ассуан

В глубокую ночь я отплыл из Фив. Тихое великолепие Нила, по которому мы медленно скользили, доставляло мне сладкое отдохновение после столь великих поучительных картин, которые взволновали мои мысли. При лунном свете мы прошли мимо Эрмента: это древний Гермонтис, прозванный коптами Белед-Муса, или деревня Моисея, по имени одного монаха из арабов, который жил в конце четвертого века, был епископом и причтен католическою церковью к лику святых.

Ветер всегда утихает к вечеру. Лунный свет великолепно оттеняет окрестности. Я выхожу на берег и под навесом пальм, в благотворной и ароматической теплоте, развлекаюсь забавами моих арабов — их музыкою и плясками. С некоторого времени плывет за нами и останавливается ночью неподалеку от нас один английский путешественник, и наши гребцы перекликаются напевами и музыкою.

На другой день, 1-го февраля, во время очень жаркого дня и при ослепительном солнце мы подвигались медленно, попадая беспрестанно на мели. По нагой цепи гор восточного берега видно много развалин, в особенности около мыса Джебель-эль-Могузи. Между деревнями Малех и Псалиха являются небольшие остатки пирамиды, последней на юге Египта. Эта пирамида называется Ком-эль-Лахмар. Тут встречается остров с отмелями, растения показываются приметно реже. На правом берегу селение эль-Каб занимает место древней Элетии, где сохранились чрезвычайно любопытные гробницы. Часа за полтора до захождения солнца мы пристали, по безветрию, к великому граду Аполлона или Горуса…