Африка. Год в Ботсване

То, что, насколько мне известно, корректно именуется «классной динамикой», всегда меня увлекало. Возможно, нечто подобное наличествует во всех человеческих организациях, но нигде она не выражается столь явно, как в школе. В течение нескольких дней мне стало понятно, какую роль играет каждый ребенок. Долли, как я уже выяснил, возвела себя в должность классного оратора, типа деятеля профсоюза, осуществляющего посредничество между рабочими и администрацией. Именно она информировала меня, одобряет ли класс какую-то конкретную задачу или же — случалось и такое — нет. На любую мою оплошность — позабыл вручить кому-то золотую звездочку, неумышленно задержал их, когда все другие дети уже побежали играть на перемене, или же не раздал в конце недели конфеты достойным кандидатам — неизменно обращалось внимание. Скайи, Глори, Китти и Стелла были ее подругами, но также и поклонницами. Стоило Долли прийти на занятия с лентой в волосах, как на следующий день четыре девочки приходили с такими же. Если Долли хотела играть во что-то, им хотелось заняться тем же. По отдельности девочки были смышлеными и покладистыми, как группа же они были весьма сплоченными. Естественно — и я был бы разочарован, не окажись оно так, — имелся в классе и кружок мальчиков, потенциальных нарушителей дисциплины. В отличие от девочек, явного главаря у них как будто не было: решения принимались самым демократичным образом тем или иным мальчиком, пока всем остальным не надоедало обращать на него внимание. Кортни, Блессингс, Хэппи, Ботле и Хаким были закадычными друзьями. Большую часть своего времени они проводили в грезах о приключениях, в которые планировали отправиться, — тут уж не обходилось без подвигов, неимоверной храбрости, охоты, открытий, завоеваний и более всего, конечно же, убийств злодеев. Хотя мальчишки никогда этого и не говорили, но, думается мне, они втайне радовались, что их учителем стал мужчина, ибо им уже поднадоело выпекать пироги да мастерить украшения из салфеток. Нет надобности говорить, что эта компания с ума сходила по футболу.

Как это всегда бывает, имелось у нас в классе и несколько детей, которых совершенно не влекло в какие-либо группировки. Я неизменно особенно близко солидаризуюсь с теми, кто не придает значения категоризации и не то чтобы совсем непопулярен — чаще как раз наоборот, — но готов и счастлив идти своим собственным путем и получает от этого удовлетворение. Китсо и Артур вполне довольствовались тем, что увлеченно учились. Китсо проявлял необычайные и порой даже обескураживающие способности в математике, вплоть до того, что по дороге домой я вынужден был освежать в машине свои знания таблицы умножения. Артур же более всего был счастлив, когда мог улечься на живот на ковер в библиотеке и перелистывать страница за страницей иллюстрированные книжки с фантастическими сказками о магии и чародействе. Частенько он и сам рисовал небольшие картинки, обычно рядышком с математическими задачками. Возможно, этот сказочный мир давал ему возможность вырваться из-под гнета семейной жизни, где дела на тот момент несомненно обстояли не лучшим образом.

Олобогенг, появившаяся лишь в середине прошлой четверти и большую часть своей жизни прожившая в столице Ботсваны, Габороне, была тихой, но неуступчивой девочкой. Я ощущал ее беспокойство, когда она наблюдала за более общительными детьми, — сама Олобогенг была слишком замкнута. Она единственная из всех детей требовала от меня проявления максимального терпения и тактичности, когда я вводил ее в наш мир.

Ху, совсем крохотный мальчик, чьи родители принадлежали к многочисленной китайской диаспоре и держали универсальный магазин на главной улице Касане, доставлял мне массу неудобств, ибо практически не говорил на английском. К тому же именно он поспособствовал тому, что я в тот самый первый день получил необычное прозвище.

У остальных учителей, насколько я понял, была традиция: прежде чем попросить детей садиться, пожелать им доброго утра.

— Доброе утро, мистер или миссис такая-то! — отвечали ученики хором, а затем опускали с парт перевернутые стулья и убирали свои маленькие сумки.

Случилось так, что Ху стоял как раз передо мной, и я понял, что происходящее было для него полнейшей загадкой. Я присел перед малышом и тихо спросил, как его зовут.

Пососав пальчик, он ответил, что его имя Ху.

— Замечательно, — обрадовался я, — а меня как зовут?

— Вас зовут мистер Ранго!

Китсо, стоявший рядом с ним, захихикал:

— Что ты сказал, Ху? Ты сказал, его зовут мистер Манго?

Естественно, все остальные в классе тут же решили, что смешнее этой шутки они отродясь не слыхивали, и с тех самых пор ко мне обращались исключительно как к мистеру Манго — не только мои ученики, не только их родители, и не только мои коллеги, но все и вся в городе, незнакомцы, полисмены и даже один турист, которого неверно информировали.

Однако, на мой взгляд, это далеко не самое обидное прозвище в мире.