Африка в огне

В учебном плане одной из кафедр нашей Академии присутствовала довольно таки интересная известная, но не поименованная спецдисциплина. Но читал ее, увы, абсолютно казенный, по своей сути, препод – подполковник Масов. Он умудрялся интереснейшую информацию подавать настолько пресным языком, что местные мухи впадали в спячку уже в начале лекции, несмотря на солнечные весенние деньки. Ну, а несчастные "академики", теряя нервные клетки, переводили казенные периоды в конспекты, пытаясь предать им хоть немного читабельно-усвояемый вид. Небольшой отдушиной были обсуждения материалов в конце лекции, правда, пару раз туда забредал майор – политотделец, и пытался устраивать политинформации, но мы с Акимом быстро его отвадили. Товарищ майор любил блеснуть знанием первоисточников, и на этом же его и подловили. Аким туповато-хитроумными вопросами подвел товарища майора к теме "Политики компромиссов" в работах Ленина. Майор радостно зачирикал о работе "Детская болезнь "левизны" в коммунизме", а я преданно добавил, что Владимир Ильич и в жизни использовал разработанную им же теорию… Политработник заинтересованно спросил, а что же я такого имел в виду… На что я, истово выпучив глаза, доложил, что 19 ЯНВАРЯ 1919 года около 17 часов В. И. Ленин с сестрой Марией Ильиничной, в сопровождении шофера С. Гиля и сотрудника личной охраны И. Чабанова, выехал в лесную школу на детский праздник, но их машину остановил известный бандит Янька Кошельков, и, несмотря на наличие личного оружия, Владимир Ильич отдал бандиту:

1. Револьвер марки браунинг – 1 штука.

2. Бумажник с деньгами и документами 1 штука.

3. Автомобиль марки Рено – 1 штука.

… Но, как только машина уехала, он сразу же организовал погоню. Шипящим и срывающимся голосом заикающейся змеи, побагровевший майор спросил, раздуваясь челом и сверкая очами, откуда, мол, вы товарищ старший лейтенант, взяли этот бред? В ответ на это я, безмерно загрустив, вытащил из портфеля томик под названием "Записки коменданта Московского кремля" Павла Малькова. Эффект был потрясающим. Книжка, кстати, довольно забавная, если уметь читать между строк. Морячку Малькову помогал ее писать близкий родственник Луначарского, а Наркомпрос был в контрах с Бонч-Бруевичем, который был управляющим делами Совнаркома. И в книжке Малькова периодически идут весьма тонкие намеки, что Бонч стучал на всех Ильичу, типа – прихожу докладывать Предсовнаркома об очередном ЧП, а там уже сидит Бонч. Забавная, надо заметить, была у товарища Малькова работа.

Но вот наступил момент, когда товарищ Масов перешел в своих лекциях к "Теории заговора", и тут у подполковника проявился следующий бзик… Он искренне считал, что в тридцатых годах ХХ века в стране был буквально клубок заговоров, и особенно среди интеллигенции. Особенно доставалось от бдительного преподавателя "инженерам человеческих душ" – советским писателям. И тонким флером проходила мысль, что НКВД зря не сажало, и, в буквальном смысле слова, не всех, кого надо, посадило. Тут я не выдержал и, естественно, испросив разрешения, высказался на тему, что кухонные посиделки заговором не являются, а в любой, даже детской книжке, можно найти и притянуть за уши махровую антисоветчину, которая на самом деле оной не является. Вот хотя бы Тараканище… Ведь Корнея Чуковского чуть не загнобили, за то, что в Тараканище кто-то увидел образ Иосифа Виссарионовича. И тут я попал. Подполковник, уязвленный в своих самых святых чувствах, потребовал, чтобы я доказал свой постулат. А подколодная и пригретая на моей широкой груди змея по имени Аким, выдала предмет для литературно-поэтического анализа, и это были не больше, не меньше – "Три толстяка" Юрии Олеши. Потом, конечно, Аким говорил, что эту книгу он выбрал специально, чтобы мне помочь, и ни сколько не сомневался, что именно там я найду кучу нужного материала, но все равно – зуб на него я нарисовал.

Итак, аудитория замерла в предвкушении представления, ибо народ знал, что пусть даже я проиграю в диспуте, то интересно будет по любому. Как известно из классиков, чувство ужаса и любые другие эмоциональные всплески обостряют умственные способности, и у меня они обострились… Нет, честно говоря, идея, выданная мною на гора, потрясла своей бредовостью даже меня, но как говорится, – из песни слов не выкинешь. А выдал я следующее…