Африканская книга

С Деми мы дружили в университете, но в последние годы переписывались редко. О новых, все более невероятных витках ее биографии я узнавал в основном от общих знакомых. Уроженка Дыре-Дауа, того самого города на востоке Эфиопии, где охотился за сокровищами Рембо, томился в ожидании каравана Гумилев и строчил желчные репортажи Ивлин Во, Деми шутила, что повторила маршрут европейских литераторов-первопроходцев, но в обратном направлении. На самом же деле ее траектория была куда более сложной. Она рассказывала, что никогда не знала своего отца; уже во взрослом возрасте узнала, что человек на трогательных фотографиях из семейного альбома был убит в начале гражданской войны, за два или три года до ее рождения, а своим появлением на свет Деми обязана безымянному солдату СВЭД[160], ворвавшемуся в хижину во время налета, когда первая волна «Красного террора» захлестнула регион Дыре-Дауа. Все это держалось в секрете не только от Деми, но и от других членов семьи, которые, впрочем, и сами в те годы старались знать как можно меньше и держаться как можно дальше. Известно было, что человек на семейных фотографиях некогда принадлежал к поруганной ЭНРП[161] и мать Деми, опасаясь преследований со стороны хунты Менгисту Хайле Мариама, несколько лет пряталась с детьми в подвале у некой тетушки. Сама Деми ничего из этого не помнит; первое отчетливое воспоминание — лагерь для беженцев, откуда их с матерью и старшей сестрой вывезли в Италию, когда Деми было десять. Именно из отсутствия детских воспоминаний и вырос, годы спустя, автобиографический роман, после которого Деми стали причислять к созвездию молодых писателей эфиопской диаспоры — «детей революции» — наряду с Маазой Менгисте, Ребеккой Хайле и Динау Менгесту. К слову, первая книга Динау, бывшего соседа Деми по бруклинским трущобам, изначально так и называлась, «Дети революции» (впоследствии он заменил это рабочее название цитатой из Данте: «The beautiful things that Heaven bears»[162]). Мне запомнилась сентенция, которую произносит один из его персонажей в качестве тоста: «Наша память как река, отрезанная от моря. Со временем она пересохнет на солнце. Поэтому мы пьем и пьем, и никак не можем напиться». Что-то подобное говорила и Деми, когда мы шумной компанией просиживали в кабаках после или вместо занятий. В ту студенческую пору она поразила меня своими познаниями в области русской словесности и тем, что четыре или пять раз прочла от корки до корки «Улисса». Таская нас, очкариков с литературного факультета, по злачным местам в самых неприветливых районах города, она повторяла, что вкус жизни всегда оседает на дне общества, как сироп — на дне стакана.

Это было пятнадцать лет назад, и знаменитые строки русского классика эфиопского происхождения — «всё те же мы…» — едва ли применимы к нашей тогдашней компании. Время от времени отголоски юности доходят в виде не слишком увлекательных сплетен: кто-то из бывших начинающих авторов подался в бизнес или пошел по академической стезе, учился, но недоучился, пробовал снимать фильмы, располнел, полысел, отрастил бороду, чтобы скрыть второй подбородок. Динау Менгесту преподает теперь в Джорджтаунском университете и считается одним из самых многообещающих англоязычных писателей поколения «under 40»[163], продолжателем линии Сола Беллоу. А Деми продолжает свои бесконечные странствия, взяв за правило нигде не задерживаться дольше года.

Когда ей было четырнадцать, она решила сменить Италию на Америку и, вопреки увещеваниям матери с сестрой, купила билет в Лос-Анджелес, где жили какие-то дальние родственники. При этом она не позаботилась о въездной визе. Как ее без визы выпустили из Италии, бог весть. Во всяком случае, из Лос-Анджелесского аэропорта она отправилась прямо в спецприемник, где провела следующие полгода. Наконец, получив разрешение на въезд в США, она ненадолго поселилась у родственников, которых никогда до этого не встречала, но вскоре снова собрала чемоданы и уехала в Нью-Йорк — к кому-то из тех, с кем успела подружиться в спецприемнике.

Остается загадкой, как при таком кочевом образе жизни она умудрилась закончить школу, поступить в институт, а потом — правда, уже после издания книги, принесшей ей известность, — в аспирантуру Гарварда. Но у Деми вся жизнь — одна сплошная загадка. После окончания аспирантуры она преподавала литературу в тюрьмах и колониях для несовершеннолетних, по году жила в Париже, Мадриде, Мехико и Рио-де-Жанейро, овладела пятью или шестью языками, включая арабский. В последнее время она живет в Саудовской Аравии, где проводит писательские мастер-классы для учащихся женского пансиона, исподволь проповедуя им идеи эмансипации.