Африканские игры

Укрытие оказалось тем более удачным, что я смог спрятаться за спиной кого-то другого, кто уже приготовил себе удобное лежбище. Это был человек лет двадцати пяти, одетый в полосатый холщовый костюм, какие во время работы носят каменщики. Он лежал на спине и, не обращая внимания на шумную попойку, читал французское издание «Отверженных» Виктора Гюго. Когда он приподнялся, чтобы скрутить себе папиросу, я вспомнил, что заметил его лицо еще утром, во время рукопашной схватки. Он, должно быть, относился к числу старослужащих, поскольку у него было опустошенное, похожее на череп лицо, как у них всех. Тем не менее черты этого лица показались мне чрезвычайно привлекательными: в них чувствовалась открытая и дерзкая мужественность. Такие лица с первого взгляда нравятся детям и служанкам.

Прежде всего меня поразили его глаза: они отличались необычной голубизной. Хотя голубые глаза, как правило, менее выразительны, чем темные, иногда встречаются исключения: голубые глаза, обладающие глубинной, властной силой. Так было и в этом случае: когда он взглянул на меня, мне сразу представился грот, освещенный внутри и неодолимо привлекательный.

С лицами дело обстоит как с картинами: хотя они часто нравятся нам с первого взгляда, мы лишь позднее распознаем заложенные в них закономерности. Сегодня мне кажется: притягательная сила, свойственная этому человеку, основывалась на том, что в нем совершенно не чувствовалась склонность к подчинению. А такое встречается крайне редко — если, конечно, не учитывать детей, еще не научившихся говорить. Склонность к подчинению не имеет ничего общего с социальным положением; она есть не что иное, как утрата изначально присущей человеку стихийной силы — и, соответственно, его потребность любой ценой обрести зависимость от какой-то высшей инстанции. Человек капитулирует так же, как крепость: после того как стены ее проломлены, она вскоре становится общедоступной в каждой своей точке, и в ней уже не найдешь ни силы, ни тайны.

Мне хотелось втянуть соседа в разговор, и я поинтересовался, что это сегодня утром сержант нам зачитывал. Сосед сунул книгу себе под голову, повернулся ко мне и ответил, не вдаваясь в подробности:

— Ничего особенного: тому, кто пылает праведным гневом, на все вокруг наплевать.

Воспоминание о той сцене, видимо, развеселило его, ибо он вдруг от души рассмеялся.

— Забавно смотреть, как двое столь разных партнеров колошматят друг друга. А то, что учинил коротышка, называется фехтованием ногой — это искусство практикуется в здешних предместьях, где для него и придумали такое название.

Из его коротких замечаний я сделал вывод, что мой собеседник — человек, обладающий жизненным опытом. Поэтому я воспользовался случаем, чтобы обсудить с ним идею, которую до сих пор утаивал от других своих новых знакомых, и спросил напрямик: можно ли там, на юге, жить, питаясь только дикими плодами земли. Хотя сперва он не понял меня, он все-таки внимательно слушал то, что я начал говорить о моллюсках, грибах и ягодах.

— Ах, вот ты о чем! — прервал он наконец мой рассказ, поудобнее вытянувшись и с любопытством меня разглядывая. — Ты, верно, решил составить конкуренцию святому Антонию? Мысль действительно недурная. Однако дело обстоит не так просто. Я тоже однажды худо-бедно продержался неделю на виноградных гроздьях и арбузах, которые таскал из садов, принадлежащих маврам, но в конце концов человеку от такой пищи становится худо. Саранчу там, правда, едят еще и сегодня: если ее поджарить, она довольно вкусная — что-то вроде приправленного перцем соленого миндаля.

Я с удовольствием отметил, что он тоже обдумывал такую возможность, и попытался разговорить его.

— Мы могли бы попробовать осуществить это вместе, когда окажемся там. Правда, я собирался на сей раз дослужиться до капрала, но, в конце концов, такое желание — чушь собачья. Нам придется кое-что прихватить с собой: без огня, соли, табака и огнестрельного оружия далеко не уйдешь.

Я тут же возразил, что табак — это лишнее; что соль можно добывать из морской воды, а вот для разведения огня нужно взять в дорогу какой-то инструмент, лучше всего — зажигательное стекло.

Мысль о зажигательном стекле ему, кажется, понравилось. Но табак он считал даже более необходимым, чем пища.

— Соль тоже так просто не добудешь. Конечно, между утесами соли сколько угодно. Однако к берегу можно подойти далеко не везде. Повсюду могучие горы обрываются вертикально в море, а раскаленные камни имеют такие острые грани, что твоя обувка быстро превратится в лохмотья. Там ведь не найдешь, как здесь, проезжих дорог.

Эти замечания — после всего, что днем говорил мне Гупиль, — были для меня как бальзам на душу, и я тотчас постарался уточнить: вообще ли там нет нормальных дорог или мой собеседник сам видел, как в каком-то месте дорога заканчивается тупиком. Моя настойчивость удивила его меньше, чем я опасался; он начал подробно отвечать на вопрос и рассказал мне еще и о других, не менее странных вещах.

14