Африканский дневник

Каир 911 года, Карачев 919 года

Мороки

Так Кайруан нам пропел свои сказки; стеною, мечетями, ревами, пляскою дервиша, коброю; мы колебались немного меж Бискрою, Сахарой, Ораном, Испанией и Палестиной, Египтом; Египет – взял верх.

Кайруан остается вратами в моем восприятии Африки; видели эти врата, не пройдя под колоннами их; оттого-то облупленный город стоит точно призрак, – сухой, пережаренный, злой, запахнувшийся в дымный бурнус из песков, гоготавших и в ночи, и в дни, взрывавших в душе первозданные хаосы; переплетались, проплыв перед взорами, мрачные мороки мраморных мавров: под лепетом лавров; и – громкие ропоты в черные ночи гогочущих негрских роев, разроставшихся грозно под зданием белой мечети с развернутым знаменем черного мира – белейший бурнус, облекая чернейшее тело, сплетался в сознании в черный и белый орнамент, которым расписаны крепкие кубы глухих кайруанских домов, поднимающих башни и кровли над прожелтнем древних облуплин, обсвистанных ветром.

* * *

Мы вышли на станцию, бросивши взгляд на зубчатые стены; топорщилась башня желтеющим кубом; чернели разъятою пастью ворота, где бледно змеилась дорожка неясных бурнусов, сквозь клубы вихряемой пыли; стояли мечи минаретов среди приподнявшихся чалм куполов; и казалось: что вот приподнимутся все седобровые головы к небу; завоют: и – вздрогнет Европа, и – новый Медхи опрокинется бурей бурнусов в ветшающий днями, в облупленный мир: в мир Европы.

* * *

Полезли в вагоны; и наглая буря толкала нас в спины; вуаль от жены отвивалась и билась по воздуху самовольными змеями; все мы хватались за шапки; пожал руку «Мужеству» я; где-то там проходили верблюды; грифиные морды медлительно шлепали там на мозолях; и тощие остовы гордо возвысясь горбами, тащили мешки волосатых зобов.

* * *

Тихо тронулись в вихри: тускнело, дымело, бурело, визжало; мелькало невнятными пятнами бури на выясне неба; и после мелькали нам пятнами просини в протемне бурого хаоса клубеней пыли.

Прощай, Сахарийское пекло, к которому рвался душою я здесь; еще я не увижу тебя, не увижу Габеса, Гафсы, не увижу Ерга, где качается на горбе туарег-копьеносец, в литаме, с мальтийским крестом на щите, пролетающий в ужасы красных самумов до вод плоскодольной Нигерии, где поучал Али-Баба, откуда бежали на юг негритянские толпы до Конго; там Конго в тропическом жаре лесов поукрыло одних мусульман миллионы[44]; и – столько же, быть может, или более даже язычников; там лихорадка нас ест; там и воды кипят бегемотами; там баобаб – раздул ствол; там лениво бредет носорог, на ходу защипнувши клочечек травы; и – приходит в жестокие ярости, внюхавшись в запахи бедного негра: бежит на него; с неожиданной прыткостью носом подбросивши в воздух, он с той же прыткостью, дико подпрыгнув на толстых обрубках, склоненной клыкастою мордой, как острым кинжалом, пропорет летящее кубарем в воздухе тело; и ловкий спортсмен ловит шарик на палочку, так разыгравшись с детьми – в биль-бокэ; в этих конгских лесах, еще есть до сих пор биль-бокэ носорога, ловящего палочкой рога испуганным шариком сжатое тело; оттуда когда-то по всей африканской земле забродил великан, ископаемый предок его, с непомерно огромным двурожием носа; чудовищный арсипотериум, кости которого были отрыты Осборном[45]; таинственный здесь обитал меритериум, или «слонорог».

Ты уходишь, о Африка; тайны свои мне открой; я хочу в Тимбукту, в Диэннею, на озеро Чад, или даже… в Габеш; где, как мы, православный король чернокожих украшен венцом белых перьев, и где золотистые шкуры прыгучих и злых леопардов слетают с плечей, как плащи.

Призывает нас юг, а мы едем на север; из высвистов сирых безгорий, танцуя проносятся бурые мути; и рвутся, и рвутся, и рвутся и все уплясали куда-то, крутя горизонтами; ясны пространства сожженной степи.

Пересадка: пропал «Sable vif»; пролысели, бессилясь чахлыми травами, пятна чистых солонцев не дымящих песками в ослабнувшей буре; редеют они, пропадают и вновь пересадка под Сузою; то – Калаа-Спира.

Подали поезд, – уже настоящий, с комфортом; уже полосатятся пятна палаток; есть люди; и станции – чаще; и – пятна лепящихся домиков – чаще; и – первый белеющий купол в нелысом пространстве; деревья, прижатые в купки, соломою крытые крыши приниженных гурби: Громбалия: почва гребнится; десяток бурнусов чуть веет ленивыми взмахами складок; косматая спаржа; мечети, оливки, уже облетевший миндаль; залиловился издали рог Джабель-Ресса; на миг прорвалось голубое пятно Средиземного моря; сосемся ущельями; вот пролетел Гаммам-Лиф.

И – Радес там стоит на холме минаретами: в блещущей зелени.

Каир 911 года

Карфаген

Наконец мы увидели Карфаген.

Мы покинули утром Радес; пересели в Тунисе, и вышли на маленькой станции; скучных туристов с биноклями не было с нами; на станции мы увидали лишь несколько скромных колясок, да несколько скромных арабов; мы взяли с собой одного; и без торга уселись в пролетку (здесь цены – по таксе).