Африканский дневник

И опять-таки: это ль могила? Опять впечатление жилья, где нет сменой печали, а – радость. Вот как англичанин Р. Хиченс рисует гробницу[201]: «Представление о счастливой могиле «Thi» остается преобладающим. В этой могиле с удивительным умением, с яркою выразительностью воспроизводится радостная и деятельная жизнь. «Thi», наверно, любил жизнь, любил молитву и жертвоприношения, любил охоту и войну; он находил удовольствие в веселье и играх, в труде умственном и физическом, любил искусство, звуки флейты и арфы… Он любил душистые благовония и красивых женщин – разве мы не видим его иногда изображенным с женщиной, его женой? – любил ясные ночи и сверкающие дни, которые в Египте наполняют радостью сердце человека… В Египте чувство… веселья и жизнерадостности часто бывает связано с тяжелым, почти трагическим, и это чувство доставляет отдых, облегченье, как глазу, так и душе».

* * *

Серапеум: гробницы священных быков, или аписов, посвящаемых Фта; то названье быка происходит от апи (судья) или гапи; когда Озирис стал судьею подземного мира, бык, апи, стал символом Озириса; из Озирапи возник уже Серапис, египетско-греческий; культ Сераписа был введен Птоломеем; огромнейший храм, посвященный Серапису, был средоточен миру, как… Мекка; за Капитолием тотчас же возникал по роскошеству храм Озирис-апи; и сотнями тысяч томов призывала к себе библиотека храма философов; храм был разрушен во времена Феодосия.

Мертвым песком позасыпало здесь Серапеум; случайно напал Мариэтт в середине истекшего века на эти гробницы эпохи Рамзеса Второго; поздней катакомбы (времен Псаметтиха) пристроены к ним; мы туда спускались за темным феллахом.

Из черного, злого жерла духотою и жаром дышало на нас; гасли свечи под сводами; с лентами магния шли; где нужно в слепительном, немигающем свете вставали вокруг катакомбы.

Мы шли коридором, расширенным и раздавшимся высотою в четырнадцать футов; и справа и слева – везде разверзались огромные ниши с уступом на более чем аршин; в этих нишах – гранитные саркофаги гробниц; на одном – начертание печати Камбиза; светился из пастей кровавый гранит – в коридор, когда вспышка кидалась на стены от пальцев феллаха.

* * *

Мы вышли наверх; предстояло вернуться назад, в Бедрехем (два часа на ослах); или прямо пустыней к Гезиху (четыре часа на ослах); предпочли мы последнее; но проводник покачал головою:

– «Нет, нет: не поеду!»

– «?»

– «В такую жарищу; по этим пескам!»

Мы ему обещали бакшиш: не подействовал; мы – упирались:

– «Напрасно: опасно пустыню дразнить в этот час, когда солнце – отвесно; получите только удар».

– «Как хотите, мы – едем»,

– «Ну вот что: я дам вам мальчишку; пусть он отправляется с вами; ему у Гизеха верните ослов».

Боголюбы 911 года

По пустыне

Дорог никаких быть не может: ветра – занесут; потащились ослы в бездорожии; где-то торчки пирамид Абушира вдали маяками торчали; мы двигались к ним по пескам; жар душил и сушил, и блистал с черных горизонтов; как печалью дышало нам под ноги; сверху разили мечи громыхавшего солнца; казалось: мой пробковый шлем был рассечен огнями; холмы вырастая, повсюду душили пространство; а небо казалось выше, чем в городе: индиго-синего цвета. Кирпично рыжела пустыня; но стоило взор устремить в одну точку, как рыжий, кусающий тон мертвенел; по бокам же рыжели рефлексы; и – ржавились; перебегая глазами от точки до точки; мы видели, как выцветали пространства; в окраинах поля зрения – ржавилось все.

Я заметил, как лица Аси, плаксивого арабченка, сперва розовели, потом – забагрели; и – стали лиловыми, черными; грозные, красные пятна метались в глазах; на приподнятой палке развеял я плащ свой над собой, строя тень; уставали глаза: никуда не смотрели глазами; мир потусклостей быстро тонул в мире пляшущих пятен; я под ноги ослу; коленкоровочерная тень под ногами казалась мне карликом.

Мальчик, бежавший за нами, нахлестывал крупы ослов; и ослы ускоряли пробег по пустыне; мы с ужасом видели: как задыхался мальчишка, как пот в три ручья проливался с лица на абассию; тщетно кричал я ему, чтобы убавил свой бег он, боясь за него (в этот час нападали удары); мальчишка не слушал: бежал и нахлестывал осликов; а шоколадное личико стало оливковоугольным; осликов я попытался насильно сдержать, но мальчишка поднял такой рев, что, махнувши рукою, мы снова помчались (он к ночи хотел прибежать в деревеньку обратно: с ослами).

– «Послушай, мальчишка сейчас упадет!»

– «Что нам делать тогда?»

– «Эй, мальчишка, постойте: потише, потише».

Мальчишка кричит благим матом; и – снова мы мчались; бросал я ему апельсины; ловил на ходу их, кусая, терзая, размазавшись соком.

Но вот отказались мы ехать; под тенью песчаного холмика сели в песок среди групп пирамид Абушира; их – целых четырнадцать; десять – лишь груды развалин, покрытые кучами щебня; не будь здесь мальчишка, мы долго бы сидели в сухих затененных песках; но мальчишка скандалил все время: и – гнал нас к Гизеху.