Африканский ветер

Спустя сутки после кремации Сэндерса я объявил административному совету, что намерен остаться жить в Африке. Я расплывчато упомянул им о свой женитьбе. Они этому вовсе не удивились и посчитали нормальным, что я перед Богом связал себя брачными узами с женщиной-утешительницей. Господь может понять все, особенно когда люди подчиняются небесной воле.

Надо было найти замену Сэндерсу и узнать, каким образом видеокассета, как дамоклов меч, сможет когда-нибудь отсечь мне голову.

Несмотря на настойчивость Филиппа, которого встретил на кремации Сэндерса, я не захотел появляться в розовом доме и снял номер люкс в отеле «Беверли-Хиллз». Проведя быстрое расследование, я узнал, что у Сэндерса не было детей, только племянники и племянницы.

Меня попросила о встрече какая-то женщина лет пятидесяти с обильно нанесенной на лицо косметикой. Она приехала из Сан-Диего. Я принял ее в моем бывшем кабинете в офисе, и она сообщила, что долгое время состояла в любовной связи с Сэндерсом и надеется получить небольшую сумму, буквально милостыню после его смерти. Она ничего не требовала, у нее на это не было никаких прав. Она была той самой девушкой, которую когда-то Сэндерс вытащил из мюзик-холла «Радио-Сити» и которую не посмел представить в обществе снобов Лос-Анджелеса. Ее звали Глэдис. Я вручил ей чек на десять тысяч долларов с условием, что больше она не будет подавать никаких признаков своего существования. Она ушла абсолютно счастливой.

Затем, оцепенев от страха, я присутствовал при официальном вскрытии сейфа Сэндерса. Этот шутник оставил его совершенно пустым. Я не имел ни малейшего представления, как он может нанести мне удар с того света. И я отправился на поиски кассеты в его дом в Малибу. Меня встретила Кончита с более чем мрачным лицом. Она рыдала, видеть ее слезы было невыносимо. Она уже узнала, что Сэндерс ничего ей не оставил и ее должны уволить. Я решил пойти ва-банк. Приоткрыв конверт с пачкой долларов, я сказал ей:

— Сэндерс был для меня вторым отцом, он и вас любил. Но как это часто бывает с людьми, которые очень боятся умереть, он был мнительным, поэтому не оставил завещания…

И показал ей конверт, полный денег.

— Это всего лишь маленькое утешение, аванс, но сумма, возможно, будет больше. Я хотел бы взглянуть на личные вещи моего дорогого друга.

Мексиканка только качнула головой:

— Ступайте на второй этаж.

Она указала на конверт:

— Там сколько?

— Пять тысяч долларов, но может быть и десять, а то и больше.

Не знаю, что она подумала, о чем догадывалась. Ведь Кончита обслуживала Энни, прожившую здесь целый год. Она сказала, чтобы я шел за ней. Мы поднялись на второй этаж. В студии были распахнуты ставни, и я снова увидел огромную фотографию Энджи, ее глаза. С совершенно равнодушным выражением лица я осмотрел стеллаж, где была целая коллекция фотоаппаратов и видеокамер Сэндерса. Кончита показала на шкаф:

— Думаю, что личные вещи должны находиться тут.

И посмотрела на меня равнодушным взглядом:

— Я хотела было пойти к окружному прокурору, чтобы спросить, что мне надо делать, но испугалась. Не хочу впутываться в разные истории. Меня могли бы обвинить в воровстве. У меня только временное разрешение на проживание в Америке… Поэтому я и не стала суетиться.

Она повернулась ко мне:

— А где девушка, которая прожила здесь целый год?

— Она у меня.

— Она была вашей любовницей?

— Нет, просто знакомая. Это сложная история.

— Она никогда ни о чем не говорила. Мистер Сэндерс грубо с ней обращался. Но ни разу не притронулся к этой Энни. Она жила в маленькой комнатке под крышей, все время смотрела на море, иногда ходила на пляж. Мистер Сэндерс не боялся, что она уйдет. Вначале, в течение двух месяцев, она отказывалась есть. Мистер Сэндерс вызвал врача, который заговорил с ней о вливаниях, и после этого она начала есть, только чтобы ее не кололи.

— Откройте этот шкаф, Кончита.

— Открывайте сами.

— Но ведь я не у себя дома.

— Я — тоже, — сказала она.

Открыв шкаф, я увидел много конвертов с фотографиями. Всюду были фотографии, толстые коричневые конверты лопались от фотографий. Сэндерс жил воспоминаниями, он, видно, раскладывал их на бильярдном столе в гостиной, хотел запомнить эти кадры, проявить их, оживить. Какой-то фотобезумец.

Я ощупал конверты, из них высыпались фотоснимки. Мы стояли по лодыжку в блестящих снимках. И вдруг моя рука наткнулась на какой-то запечатанный конверт. Я ощупал его тайком, чтобы не привлекать к нему внимание мексиканки:

— Тут есть один заклеенный конверт, посмотрим, что там…

На конверте стояла жирная надпись: «Дело Эрика Ландлера». Я был уверен, что внутри была видеокассета, конверт тянул на пожизненное заключение. Я сказал Кончите:

— Вот это принадлежит мне! Как хорошо, что у вас хватило совести и честности сохранить эти вещи…

— А что в нем? — спросила она — Вы знаете, что там находится?

— Несомненно, там бумаги, касающиеся моей бедной жены. Вы ведь знаете, что он обожал Энджи, как и я.

— Вы хотите забрать это с собой?

— Разумеется…

— А не хотите посмотреть, что внутри?