Африканскими дорогами

Воздействие культа предков очень заметно прослеживается на существующей внутри рода иерархии. Им закреплялось подчиненное положение молодежи и господство старейшин. Во многих случаях он служил своего рода «идеологической» платформой власти вождей, которые выступали как необходимые посредники между живыми и усопшими.

И здесь обнаруживались два подхода к вождям-жрецам.

Как только вождь начинал дряхлеть и его все чаще и чаще посещали болезни, подданные задумывались о его замене. В их глазах эти проявления растущей слабости выглядели как свидетельство неспособности вождя поддерживать «жизненный поток» общины достаточно могучим. Его убирали.

Однако гораздо шире было распространено другое мнение — убеждение, что чем старше становился человек или чем бо́льшую власть удерживал, тем ближе он подходил к миру предков, которые и придавали его положению мистический ореол особого могущества. Иногда два представления сталкивались между собой, но чаще сливались, образуя крайне путаную племенную «идеологию власти».

Эта «идеология» была своего рода отражением реально существующих порядков, но отражением активным, вторгающимся в жизнь ради закрепления породивших его отношений.

Когда современность бросала человеку вызов и требовала от него пересмотра мировоззрения, ему приходилось отрекаться от слишком многих этнических ценностей, от слишком многих ставших плотью и кровью убеждений. Вероятно, если бы африканское общество изменялось медленно, если бы его внутреннее перерождение происходило постепенно, то общественное сознание смогло бы «перестроиться», не вызывая душевной ломки, без психических травм. Но у Тропической Африки был иной удел. Темпы социальных изменений были потрясающе напряженными и предельно сжатыми. Время не считалось с тем, что у человека есть предел гибкости, предел способности осваивать новое и к нему приспосабливаться.

В начале века завершилось завоевание континента. Те, кому было 20–25 лет в те годы, вынесли на своих плечах всю тяжесть колониальной эксплуатации. Однако уже поколение, которому исполнилось двадцать — двадцать пять лет в 40-х годах, начало борьбу за национальную независимость, больше того — успело добиться победы. В то время как деды еще находились в архаичном, хотя и испытавшем страшный удар мире, нх внуки уже закладывали фундамент обновленного общества.

Сами темпы благоприятствовали неравномерности происходивших сдвигов. В одних районах континента ими были захвачены глубокие слои народа, в других — только верхушка. Эта же стремительность перемен приводила к тому, что общественное сознание отставало, оно не успевало за ростом образования, темпами становления новой экономики, возникновением новых общественных отношений. Мысль больше не поспевала за потоком жизни.

Врачи Аккры производили исследования о росте психических заболеваний среди крестьян. Наблюдения подтверждали, что в деревнях, охваченных экономическим подъемом, они были особенно распространены.

— Там человеку приходится выдерживать большие нервные нагрузки, — объясняли мне врачи. — Это, как правило, зоны частых, острых социальных и личных конфликтов.

Именно в силу того, что идеи, связываемые с культом предков, а точнее, с представлением о единстве человека и природы, мира живых и мира теней, питали всю духовную жизнь общества, отказ от них происходил мучительно. Легко ли было крестьянину восстать против власти вождя, если он знал, что от вмешательства того зависит благорасположение предков? Легко ли было молодежи оспаривать привилегии старейшин, к чему подталкивала необходимость, если в то же время она сознавала, что от старейшин может зависеть плодородие полей? Действительность заставляла крестьянина продавать и покупать землю, но возможно ли это было без мучительной внутренней драмы, когда собственником земли являлись не только живущие члены рода, а и давно ушедшие в царство теней прапрадеды?

Время с трудом разрубало этот гордиев узел проблем.

В начале 60-х годов мне довелось побывать в краю народа йоруба, в Западной провинции Нигерии. Проблемы, которые были еле заметны в дагомейской или тоголезской деревне, здесь приобретали значение, соответствующее масштабам страны. Именно тогда я особенно почувствовал остроту идущей в крестьянстве борьбы мнений.

По дороге из Абеокуты в Лагос я подсадил в машину молодого крестьянина Огутугу. Он рассказал мне немало интересного.

В Лагос Огутуга ехал купить удобрения для фермы своего отца. С этого и начался наш разговор.

— Много ли земли в отцовском хозяйстве? — спросил я.

— Всю мы не можем обработать, и большая часть остается под залежью. А спрос на землю большой, цена высокая.

— И что вы думаете делать с лишней землей?

— Земля не бывает лишней, — трезво поправил меня Огутуга. — Мои братья и я требуем от стариков, чтобы часть земли продать, а на выручку купить кое-какую технику, нанять рабочую силу.

— А они?

— Их не переубедишь. Земля, мол, завещана предками. Продать ее — значит украсть эту землю и у них и у наших внуков. А другие продают.