Рич уставился на красноватого цвета землю. Придуманная им большая семья помогла ему, когда он лишился матери и был помещен в пансион. Но когда он достаточно подрос, чтобы побывать в этом месте самостоятельно, то желание ушло, да и времени не было, чтобы предаваться старым фантазиям. В школе он ставил перед собой практичные задачи и упорно добивался высоких баллов, необходимых для поступления в один из лучших университетов. А в университете он весь был нацелен на то, чтобы получить самые высокие оценки на экзаменах. Затем — чтобы преуспеть в компании, которую должен был унаследовать. Он почти добился этого, когда у отца неожиданно случился сердечный приступ, и он умер. С тех пор Ричард занимался исключительно управлением компании, дела корпорации процветали, а ни на что другое времени почти не оставалось. И склонности к чему-то еще не возникало.
Таким образом, географические карты и периодические финансовые отчеты были единственным напоминанием о том, что Уорду существует.
До сих пор.
— Кажется, я могу это понять, — произнес Рич.
— Да? — выдохнула она.
В ее взгляде столько ожидания, что он почувствовал боль в груди. У нее такой вид, будто она ищет кого-нибудь, кто ее поймет. С кем установится связь.
Словно она изголодалась по этому.
— Мила, ваша синестезия — это лишь малая часть вашей неповторимости, — проговорил Рич в головной телефон.
У Крейга отвисла челюсть, а Мила… вся светилась от улыбки.
— Как чудесно, что вы это сказали, — вырвалось у нее.
Он действительно хотел, чтобы она не чувствовала себя с ним неловко те несколько кратких часов, когда они находятся вместе. Рич повернулся к ней, поймал ее взгляд и, хотя его голос она отлично слышала через наушники, вложил все свое понимание во взгляд.
— Не стоит благодарности.
Повисло напряженное молчание, которое нарушил все тот же Крейг, — незаинтересованная сторона.
— Пристегнитесь, — произнес он. — Впереди взлетно-посадочная полоса.
Мила двинулась к открытой двери «Сессны», а Рич уже выпрыгнул наружу. Пока он находился к ней спиной, все было в порядке, но в тот момент, когда он повернулся лицом, она поняла, что ей грозит опасность. Обычно она была начеку, встречая неизбежный поток переплетающихся телесных ощущений, которые исходят от другого человека. Но в этом случае она должна противостоять удовольствию, заструившемуся по ее хрупкому телу. Это удовольствие потоком тянется от мускулистой мужской фигуры.
Никогда ей не было так хорошо.
Двадцать четыре часа назад она бы нашла отговорку, чтобы прокрасться через другую дверь и выйти из самолета подальше от Рича. А если бы пришлось опереться на его руку, то лишь дотронулась бы пальцами. Но сейчас… Мила положила руки ему на плечи и затаила дыхание. Он приподнял ее над краем двери и держал. Их тела на минуту соприкоснулись, но он не торопился ее отпускать, даже когда она встала на землю. Тепло Рича погрузило ее в сладкое томление.
«Ваша синестезия — это лишь малая часть вашей неповторимости».
Его неожиданные слова шокировали и… возбуждали.
Мила повела носом — помимо уже ставшего привычным запаха карнавала, она почувствовала и другое… трудно определяемое. Близость. Она необъяснимым образом тянется к Ричарду Гранди. Все утро ее не покидало это ощущение близости.
Минута… и она поняла.
Повернувшись к нему, она спросила:
— Что у вас за одеколон?
Он стоял в небрежной позе, ухватившись за распорку, соединяющую крыло «Сессны» с фюзеляжем, и не скрывал довольной улыбки.
— Вы и не представляете, как трудно было найти одеколон с запахом дубового мха, — заявил он.
— Вы… нарочно это сделали? — У Милы сначала зачастил пульс, потом сердце замерло.
— Нарочно. Самым бессовестным образом. — Он удивился тому, что она так серьезно на него смотрит. — Я не был уверен, что это сработает. Кажется, вы сразу ничего не заметили.
Не заметила потому, что была обуреваема желанием забраться ему на колени в самолете и уснуть, прижавшись к нему.
«Дубовый мох».
— Зачем вы это сделали? — полушепотом спросила она, вспоминая их разговор в самолете через головной телефон. Вспоминая то, в чем ему признавалась. Как впустила его в свой, обычно охраняемый ото всех, мир.
Он пожал плечом.
— Потому что вы связываете этот запах с надежностью.
Она поборола жар и запах лимона — ему не все равно, как она чувствует себя рядом с ним. Но тем не менее она рассердилась.
— И вы решили управлять моим восприятием, причудами, чтобы я чувствовала себя в безопасности с вами?
Он посерьезнел и выпрямился.
— Нет, Мила. Это совсем не то…
— Тогда что? Почему мне необходимо чувствовать себя в безопасности около вас?
С первого его появления в Нэнси-Пойнт, когда он шагнул ей навстречу, и до сего момента он выглядел исключительно самоуверенным, но сейчас был явно не в своей тарелке. Расстроен. Неужели он страдает? Запах лака для ногтей — она всегда так реагирует на страдания людей — стал растворяться. Она его прощает…
— Потому что вы все время настороже, и я… — Он даже побледнел. — Господи, Мила…
— Ну ты даешь, приятель! — крикнул Крейг, проходя мимо. Он помахал им и направился к сарайчику, служившему конторой аэродрома.