Афродита у власти. Царствование Елизаветы Петровны (с илл.)

Впрочем, король Фридрих-Вильгельм думал иначе. Он считал, что дубинка — универсальное средство воспитания, которое всё поправит. Как только король видел сына, рука его тянулась к этому педагогическому приспособлению. С годами побои наследника стали нормой еще и потому, что, кроме презренной вялости и субтильности, кронпринц оказался заражен ненавистным для короля французским духом. С ранних лет и до самой смерти французская культура, литература и искусство, язык Франции бесконечно нравились Фридриху. Он с отвращением говорил по-немецки, родной язык ассоциировался у него с той дубинкой, которой его регулярно «учил» отец. Мальчик с трудом выносил муштру, которой стал подвергать его король с пятилетнего возраста. Фридрих-Вильгельм сформировал для этого особый корпус ровесников сына — «кадетов кронпринца». Среди сверстников их «командир» — кронпринц — выглядел самым хилым, захудалым и тупым рекрутом. И тогда ярость Фридриха-Вильгельма была беспредельна: он больно порол сына и отправлял его спать без ужина.

Ребенок не находил тепла и у матери: королева София-Доротея была несчастлива в браке, страдала от убожества берлинского двора и к тому же была постоянно занята, ведь за свою жизнь она родила четырнадцать детей (которых ей случалось прятать у себя в комнатах от отцовской дубины). Словом, она не могла окружить детей лаской и заботой, а робкий Фриц так нуждался в этом. Мир литературных героев и музыки с годами заменил Фридриху семью. Юноша сторонился грубых охотничьих развлечений отца, морщился от его солдатских шуток и был плохим собутыльником в попойках «настоящих прусских солдат». Не было места кронпринцу и на традиционных Табачных ассамблеях, где в густом облаке дыма король и его сподвижники пили пиво и разговаривали об охоте. Фридрих не курил — вещь немыслимая для подлинного воина!

Кронпринц был во всем полным антиподом отца. В свободное от плаца время он тайно изучал латынь, увлеченно читал французские книги. От фельдфебеля, приставленного к нему, Фридрих научился играть на флейте, и вместе с волшебными звуками Глюка его душа улетала подальше от ужаса пошлой и грубой жизни при дворе отца. Настоящим райским убежищем для кронпринца стало подаренное ему в 1733 году имение Райнсберг. Здесь Фридрих построил изящный, во французском вкусе, дом. Он стоял на берегу тихого озера, был окружен парком. В уютной библиотеке дворца кронпринц запоем читал книги по философии и эстетике, инженерному делу и артиллерии, физике и астрономии. Он сочинял пьесы для флейты, готовил сборник стихов, написанных, естественно, по-французски.

Около эстета-кронпринца образовался кружок людей, близких ему по духу и интересам. Они беседовали о предметах возвышенных, вместе играли на музыкальных инструментах. Эти люди могли по достоинству оценить тонкий ум, находчивость и невероятно язвительную иронию Фридриха: с юности кронпринц имел острый, как бритва, язык и не щадил никого. С 1736 года у него появился достойный, хотя и заочный, собеседник — началась переписка Фридриха с Вольтером. Разнообразие в жизнь Фридриха вносило и участие в масонской ложе, в которую он вступил в 1738 году.

Вместе с тем кронпринц не был сибаритом и бездельником. Его отличало необыкновенное честолюбие, и он, углубленный в геополитические мечты, часами просиживал над картами. Умный, проницательный, циничный Фридрих, вынужденный при дворе отца годами лгать, скрытничать, выдавать белое за черное и наоборот, отлично подготовился к будущей дипломатической карьере. Он знал и любил внешнюю политику, легко постигал тонкие законы дипломатической интриги, рано сделал для себя вывод, что миром правят сила и деньги. Моральные сомнения были совершенно чужды ему. Никогда он не мечтал об объединении германских земель под своей рукой — он оставался реалистом и знал, что это невозможно. У него отсутствовало «общегерманское чувство», хотя судьбой ему было уготовлено посмертно стать символом единой Германии. Он вообще был против империй, которые волокут на своей шее жернова заморских владений. Он лишь мечтал о том времени, когда песчаная и лесистая Пруссия станет великой державой, выйдет из ряда посредственных германских государств, вроде Баварии, Саксонии или Ганновера, и заставит себя уважать.