Агафон с Большой Волги

- Не видишь, машина пустая, ну и догоняют грузовичок, чтобы в кузов положить.

Мария Петровна пыталась увещевать комментаторов, оттереть их от стенда, выпроводить куда-нибудь и даже обратилась за содействием к появившемуся Агафону. Улыбнувшись, он только развел руками:

- А что я с ними поделаю? Уж если вывесили, значит, все должны прочесть.

- Разве можно было такую срамоту вывешивать? - нервно вороша на столе бумаги, сказала Мария Петровна.

- Почему же срамота?

- Ужас! Дама какая-то... Ни стыда, ни совести! - прижимая ладони к вискам, возмущалась она.

- У газеты нет совести или у дамы? - спросил Агафон.

- Да ну вас всех! Неужели вам нравится этот скандальчик на всю область? Роман Николаевич - женатый человек...

- Вот с женой и нужно бы на бахчи ездить, - посмеиваясь, сказал кто-то из шоферов.

- Что за галдеж? - спросил у секретарши вошедший Спиглазов.

Читатели сразу притихли и замолчали. Сторонясь, нарочно приоткрыли стенд для более удобного обозрения.

Роман Николаевич даже не взглянул на щиток; униженно и неловко улыбнувшись, прошел в кабинет. Он уже знал, читал заметку и теперь поджидал Соколова, чтобы переговорить с ним, обсудить событие.

- Кто мог написать такой пасквиль? - спросил он у прибывшего Соколова.

- Ума не приложу, кто бы мог это сделать! - пожимая плечами, ответил Соколов. Заметка ему тоже не понравилась, особенно упрек партийной организации, которую он временно возглавлял.

- Когда у нас последний раз были газетчики? - спросил Спиглазов, бегая по кабинету из угла в угол.

- После того писателя вроде бы никого не было, - припоминая, сказал Соколов. - А может, он и тиснул?

- Не поверю, чтобы такой порядочный человек мог так оскорбительно писать о людях, принявших его как друга.

- Кто его знает, - усомнился Соколов. - Он тоже на наших грузовичках в грязи загорал у Черной речки. Один раз трактором вытаскивали...

- Постой! - останавливаясь перед Соколовым, выкрикнул Роман. - Я, кажется, кое-что начинаю соображать...

- Припомнил кого-нибудь?

- Думаю, что это новенький бухгалтер! - злобно и торжествующе заявил Спиглазов. По знакомому обороту речи в заметке он интуитивно понял, что попал на верный след.

- Не может этого быть, - возразил Соколов.

- А я говорю - он, - настаивал Спиглазов. - Все факты взяты из его докладной записки.

- Какой такой записки? - спросил Соколов.

- Писал он мне, да не знаю, куда я ее задевал, - торопливо роясь в столе, проговорил Спиглазов. - Кажется, изорвал, дурак! Ну ладно, мы его сейчас вызовем и спросим...

- Этого ж нельзя делать, Роман Николаевич, - возразил Соколов.

- Почему? - удивился Спиглазов.

- Потому, это ж будет похоже на расправу с рабкором. А может, вовсе и не он. Тогда совсем получится черт знает что!

- Я ручаюсь, что он!

- Ну, предположим... Да ты сядь, не кипятись.

Теперь уже Соколову не нравилась озлобленность Спиглазова и вообще его поведение во всем этом деле. Погладив влажный лоб, он продолжал:

- В сущности, ежли разобраться по-честному, по-партийному, фактики-то соответствуют действительности.

- Ну, знаешь!.. - возмутился Спиглазов.

- Тут и знать нечего: используем машины хуже некуда.

- Значит, меня смешали с грязью, сплетню сделали общественным мнением, и ты считаешь - правильно? - презрительно, с трясущимися губами спросил Спиглазов.

- Видишь, какое дело, Роман, - после длительного размышления начал Соколов. - Я ведь тебя насчет "сплетен"-то предупреждал. Помнишь?

Спиглазов опустил голову и ничего не ответил. Разговор такой действительно был.

- А потом "сплетня"-то, дорогуша, - употребляя свое любимое выражение "в сущности", продолжал Михаил Лукьянович, - имеет под собой реальный факт. Завернул ты, Роман, не в ту борозду...

- Все давным-давно кончено! - насупившись, сказал Спиглазов.

- Допустим, в заметке использован старый факт. Но, в сущности, ты ничем не докажешь, что тебя оклеветали... Ведь заметку-то нужно обсуждать, подтверждать факты или опровергать. А как ты ее опровергнешь?

- Значит, надо, по-твоему, выносить на общее собрание чабанов и доярок и у всех на виду прополоскать директорское белье?

- В сущности, может, так и придется... - сказал Соколов.

- Утешил, нечего сказать. Называется, поддержал авторитет руководителя!

Вообразив себе галдящее собрание, истерический вопль Раисы, Спиглазов почувствовал на спине холодную испарину.

- Авторитет-то зарабатывается долго, а теряется в один миг.

Соколов поднялся. Свертывая нагревшуюся в руках газету, добавил:

- Теперь от газетчиков отпиской не отделаешься. Жди, еще нагрянут. Наши арбузики в Москву докатятся...

- А кто вывесил эту стряпню? Ты скажи, чтобы сняли, а то сегодня с утра митингуют и ничего не делают, - используя свой последний аргумент, сказал Спиглазов.

- Ты, может, запретишь еще и газету читать? - сурово проговорил Михаил Лукьянович и, не простившись, покинул кабинет.

Оставшись один, Спиглазов выдрал из газеты статью и карикатуру, порвал на мелкие клочья и швырнул в корзинку.

Встал, оделся и уехал в отделение.

В конторе он не показывался два дня.