Агафонкин и Время

Дальше к северу – за каменистыми перекатами извилистой, быстрой Мунхаарымы – железная гора Тимирдээх. Руду в тех местах больше не роют – дорого вывозить, оттого тамошние люди живут тайгой. Коля для такой жизни не годился, и потому родители свезли его в лепрозорий, где дали фельдшеру Куприянову немного денег и барсучьего сала; Куприянов оформил Колю на обследование, записав в приемном диагнозе: “Подозрение на туберколоидную форму проказы. Нуждается в наблюдении”. У туберколоидной проказы срок инкубации до тридцати лет, вот Колю и наблюдали: вдруг подозрение подтвердится? Он вырос в худого нескладного мужика с чуть опухшим лицом, словно только проснулся. Партизаном его прозвали больные, поскольку он не мог говорить: молчал, как партизан.

Мне кажется, ему нравилось в лепрозории: нас хорошо кормили, и после ужина дежурная медсестра включала телевизор в столовой. Партизан Коля садился поближе к мерцающему монитору и сидел не шевелясь, завороженный чужой дальней жизнью из кинескопа. Часто он словно просыпался, вставал посреди фильма и шел в коридор, где, подойдя вплотную к стене, замирал, уставившись в потрескавшуюся побелку поверх дурно положенной штукатурки, будто там продолжалось недосмотренное кино. Что он видел в трещинах отошедшей краски? Что за мир открывался ему? Он не мог рассказать, поскольку не разговаривал. Молчал, как партизан.

Он нашел старый каяк в кустах тальника, росшего на берегу большого гладкого озера, у которого стояла Колония Прокаженных. Из озера вытекала протока, впадавшая в Вилюй. Там, где протока вливалась в широкую серую реку, кипел бурулган.

Партизан Коля не знал, что делать с лодкой, но, как многие люди, нашедшие бесполезные для них предметы, полюбил ее и дорожил ею сверх меры. После завтрака он спускался к озеру, садился в вытащенный на берег каяк и часами сидел, порой вовсе не двигаясь, иногда мерно раскачиваясь, будто в такт мелким волнам, плещущим у песчаной кромки. По этой кромке можно было обойти озеро вокруг, но местами из-под песка били мелкие холодные проточные ручейки, и здесь песок был зыбкий, проваливался, топя ноги до щиколотки, мешая идти. Нужно было искать полосу крепкой мокрой прибойной гальки, чтобы перейти эти промоины.

Партизан Коля не ходил вокруг озера: он сидел в найденной им лодке-долбленке на берегу – недвижный, счастливый, немой. Возможно, ему казалось, что он куда-то плывет. Так он сидел, пока мы с Л. не забрали его лодку.