Агафонкин и Время

В дальнем конце двора, у людского входа, звонко смеялись бабы, пришедшие с молоком от вечерней дойки. Одна из них громко взвизгнула – ее, должно быть, ущипнул повар Филимон, привезенный из города. Глупо, бессмысленно, безнадежно лаяла привязанная у конюшни собака. Алина потянула шнурок звонка и принялась ждать.

Летом Назаровы ужинали поздно – садились к восьми: жарко есть раньше. Алина лениво подумала, что нужно распорядиться насчет соуса к телятине, но мысль эта испарилась сама собой, как дым от свечи. Не хотелось читать про французские супружеские измены, не хотелось заботиться о соусах, не хотелось одеваться к ужину – лечь бы в заново отстроенной купальне на овальном пруду и чтобы вода ласково укутала, убаюкала, вода-покрывало.

В гостиную вбежал сын Петенька.

– Maman, maman! – Он поскользнулся на пороге. – Мы с господином Блэйром поймали бабочку!

Блэйр, британский гувернер, стоял в дверях с большой банкой в руках. Алина не могла видеть, что в банке – в коридоре темно, и, собственно, был виден не сам господин Блэйр, а его контур, словно в проеме стояла, ожидая приглашение войти, его тень. Алина подумала, что нужно что-то сказать, но было лень. Особенно лень было говорить по-английски в этот жаркий, душный и пыльный русский деревенский вечер. Она решила не говорить по-английски.

– Oui, c’est charmant, cher Pierre, – почему так долго не приходит девушка хочется кваса – le petit papillon. Je voudrai le regarde s’il-tu-plait.

Она попробовала притянуть сына к себе – поцеловать, но он увернулся и нахмурил лоб, не отрывая глаз от стеклянной банки в руках мистера Блэйра.

Дверь с противоположной стороны малой гостиной открылась, и в комнату со своей половины вошел муж Алины – в шлафроке и широких светлых штанах.

– Это ты, Петр Васильевич… – Алина прикрыла книгу на маленьком столике широким веером – муж не одобрял Поля де Кока. – А Петенька с господином Блэйром поймали мотылька.

Назаров – с широким, высоким лбом, сливавшимся с ранней лысиной, – остановился у ее кресла, кивнул темной тени британца в дверном проеме и, не слушая жену, заговорил о мерзавце приказчике Егоре Ильиче, который совершенно определенно задался целью пустить их по миру. Алине было неудобно, что Петр Васильевич говорит о таких предметах перед Петенькой; Блэйра можно было не принимать во внимание – он не понимал по-русски.

– Петр Васильевич, – остановила мужа Алина, – Петенька хочет нам показать мотылька.

Петр Васильевич удивленно посмотрел на жену, затем на сына; он вздохнул, поняв, что нужно проявить внимание к ребенку.

– Конечно, Мари́, – торопливо сказал Петр Васильевич. – Mais bien sur. – Он повернулся к британцу: – Well Mr Blair let us see the beautiful butterfly that you and Peter managed to have caught.

Он улыбнулся жене, спрашивая глазами, хороший ли он теперь отец. Алина качнула ресницами – хороший.

“Мари́? – без особого, впрочем, интереса думала Алина. —

Я – Мари́? Разве я – не Алина Горелова?”

Мистер Блэйр вошел в комнату, приблизился к Назаровым и молча, без улыбки, протянул Алине банку с пойманной бабочкой. В проходе появилась другая тень – меньше ростом. “Девушка с кухни, – лениво, словно ее это не касалось, отметила Алина. – Зачем она? Разве я звала?” Она посмотрела на бабочку в банке, которая, почувствовав движение, забила крыльями трех цветов, начала кружиться за толстым стеклом, превращаясь в неразличимую спираль волчка, запущенную невидимыми руками юлу – быстрее быстрее быстрее

“Быстрее, – стучала кровь у Алины в висках. – Беги быстрее!”

Ее босые черные ноги опережали мысли. Алина понимала, что лучше оставаться среди высоких стеблей сахарного тростника на Дальнем Поле плантации Кэмпбеллов, чем пытаться добежать до линии пальмовых деревьев у реки. От края поля до воды лежало ярдов двести открытого пространства, и ее могли заметить. Она остановилась, слушая глухой лай булл-мастифов, потерявших след.

Ей нужно было перебраться через реку. Хайянари – красная, мутная, быстрая Хайянари, Хайянари, рубеж спасения, – отделяла Алину от мира свободы. Алина знала, что поисковая команда, посланная на ее поимку, не решится перейти Хайянари. Они побоятся не живущих в реке крокодилов и пираний; они побоятся тех, кто живет за рекой.

Дальнее Поле было тем самым – дальним полем. Здесь кончалась земля Кэмпбеллов, владеющих шестью плантациями в Британской Гвиане, и Хайянари-плантэйшн была самой большой. Алина жила здесь четыре года – с девяти лет, хотя и не знала, что ей сейчас тринадцать: она не знала, как считать годы, а если бы и знала, то не стала бы – зачем? Жизнь не станет лучше, если знаешь, сколько прожила.