Агами

Денис Александрович потёр нос, который ещё саднил. Рассмеялся вдруг, в голос. Мир, ведь этот сжимавшийся два десятка лет мир рассыпался не только для него, с ним исчезнут и все, с кем он столько лет воевал люто и насмерть, кого не смог уничтожить. Все они — диссиденты, агенты влияния, политические эмигранты, пятая колонна, воры и блатные — все без исключения жили в этих на глазах рассыпающихся «я» и «они». Уже завтра и они станут эхом размышлений об этом времени — ведь кто-то станет это изучать, препарировать исчезнувшую цивилизацию, рассматривать скелеты Дениса Александровича, Паши Старого, профессора Бермана, Софии Керн и её мужа. Все они войдут в один небольшой учебник, узкое и специальное пособие, курс для социологов, историков и антропологов. А потом о них забудут.

Помощник, который остался в зале один с Денисом Александровичем, выронил всё же оказавшуюся в его руках телефонную трубку. Не оборачиваясь, пошёл к двери, а потом побежал. Дверь осталась распахнутой, и шаги убегавшего гулко отдавались в стенах несколько секунд, пока тот не свернул к лестничному проёму. Лифты не работали.

Затем в коридоре послышались другие шаги, многих ног: это пришли офицеры от кураторов и увели Дениса Александровича.

Глава 24. Мимо раю

Станислав любил дождь. В кластере «ЗФИ» дождь — это лето. Он ждал этого времени, чтобы можно было ходить по земле. Земля не скользила, как лёд и снег, на ней росли цветы и трава, которые умирали под снегом, и только дождь прозрачными нитями мог пробиться сквозь снег, растопив его, и вытащить из земли то редкое зелёное, что должно было расти на ней в короткое лето. Здесь тоже был север, пусть не тот, заполярный, но дыхание настоящего холода и в этих местах заставляло цепенеть живое, морщить кожу, прижиматься к земле, скрючивать стволы и сохранять каждую каплю тепла, какую удавалось ухватить.

С Машей они любили смотреть на дождь в окно ещё в те, дошкольные времена, и она говорила что-то, любила говорить и считала, что говорить нужно обязательно, если любимый человек рядом. Мягкое говорить, тёплое, держать руку, прижимать щёку к плечу. «Греть любовь», так она это называла. Он молчал тогда, почти всегда молчал, а теперь жалел об этом. Надо было многое ей сказать, она ждала. Привыкла, что он не говорит, но всё равно хотела слышать. Он ещё многое ей скажет…

Бежать стало легко, несмотря на многодневную усталость и недосып. Ноги несли. Циклические тренировки, такие поначалу ненавистные в школе, привели к результату, он стал сильным и быстрым, смирился с нагрузками, а затем даже полюбил их, по крайней мере стал чувствовать привязанность к ним. И теперь знал — добежит. Даже в том высоком темпе, что задал.

За спиной в рюкзаке лекарства и всё, что нужно, чтобы помочь на поле боя. В том, что бой или уже был, или идёт, или будет вот-вот, Станислав не сомневался. Ощущение нужности, настоящей, не той, в которой убеждали наставники, а именно истинной, когда нужен человеку и людям, наполняло бег смыслом.

А в беге сейчас была жизнь. В каждом широком, летящем шаге, когда подошва ботинка стелется над землей, словно не замечая неровностей рельефа, всех этих кочек и корней. В каждом вдохе, забирающем из атмосферы ровно столько кислорода, чтобы хватило на шесть шагов — три на вдох и три на выдох, — и в каждом выдохе, глубоком и сильном, очищающим лёгкие для следующего глотка.

Станислав пробежал мимо «дозорного» места, где ранним утром они быстро распланировали свою маленькую войну. Наступал вечер, становилось темно, и это был хороший день. Он выполнил свой план — донёс в Агами то, что должен был донести, и сейчас мог ждать то, ради чего сделал это. Там ждать, в кабинете с двумя учёными, которые решили помочь Паше Старому и профессору Берману поставить на ноги их мир, сто с небольшим лет перевёрнутый на голову. Но три последних недели дали ему то, чем жил его отец. И ради чего его не стало. Воздух. Чистый, незамутнённый воздух. Тот, право дышать которым не надо объяснять себе высшими целями, теми, что выше жизни и свободы. Потому сейчас Станислав бежал.

Выстрелов слышно не было. Но когда он добежал до навесного моста, пришлось перепрыгнуть через два трупа спецназовцев в полной амуниции. Станислав, почти не останавливаясь. подхватил автомат одного из них, забежал по пригорку и увидел Диму-Чуму. Бывший полицейский и бывший крадун выбрал хорошее место для лёжки. Позиция для расстрела тех, кто на мосту, идеальная. Но на мосту остались двое, а Дима лежал на выбранном им месте на спине, с открытыми глазами, по которым стекали капли холодного дождя.

Значит, кто-то добрался до тебя, подумал Станислав, кто-то быстрый и хитрый. Три пустых автоматных рожка, разряженный пистолет. Дима воевал последние минуты своей жизни по-настоящему. Но его прошли.

Станислав пригнулся, проверил автомат, выдернул, взвесил на руке рожок — почти полон — вставил обратно. И побежал к дому, принимать свой бой.

Однако не пришлось. Когда забегал, готовый ко всему, во двор дома, оттуда вышла Наталья Авдеевна.