Агасфер

Мы уже говорили, что княгиня де Сен-Дизье умела, когда нужно, быть очаровательной и надевать маску благожелательности. Кроме того, сохранив с юности галантные привычки и на редкость вкрадчивое кокетство, она так же применяла их для своих ханжеских интриг, как раньше извлекала из них выгоду в любовных похождениях. Будучи светской дамой, с присущей для них сдержанностью, она умела присоединять к обаянию внешности оттенок сердечной простоты и благодаря этому получала возможность превосходно разыгрывать роль простодушной женщины. Такой она появилась перед дочерьми маршала Симона и перед Дагобером. Изящное платье из серого муара, очень туго стягивавшее чересчур полную талию, черная бархатная шляпа и белокурые локоны, обрамлявшие лицо с тройным подбородком, хорошо сохранившиеся зубы, приветливая улыбка и ласковый взгляд придавали ей выражение самого любезного благожелательства.

Не только девушки, но и Дагобер, несмотря на его дурное настроение, почувствовал невольное расположение к любезной даме, которая с самым изящным поклоном и ласковой улыбкой спросила:

— Я имею удовольствие говорить с барышнями де Линьи?

Роза и Бланш, не привыкшие, чтобы их называли почетным титулом их отца, сконфузились и молча переглянулись.

Дагобер, желая их выручить, сказал княгине:

— Да, мадам, эти девушки — дочери маршала Симона, но они привыкли, чтобы их звали просто сестрами Симон.

— Я не удивляюсь, — отвечала княгиня, — что скромность является одной из добродетелей дочерей маршала. Но надеюсь, что они меня простят за то, что я назвала их славным именем, напоминающим о доблестной победе их отца, его бессмертном подвиге.

При этих лестных, ласковых словах Роза и Бланш с благодарностью взглянули на княгиню де Сен-Дизье, а Дагобер, гордый похвалами маршалу и его дочерям, почувствовал, что его доверие к сборщице подаяний возрастает. А она продолжала трогательно и задушевно:

— Я явилась к вам с просьбой о помощи, будучи вполне уверена, что дочери маршала Симона, следуя примеру благородного великодушия отца, не откажут в ней. Мы устроили общество вспомоществования жертвам холеры; я одна из дам-патронесс и смею уверить вас, что всякое пожертвование будет принято с живейшей благодарностью…

— Благодарить должны мы, что вы удостоили вспомнить о нас в этом добром деле, — сказала Бланш.

— Позвольте, мадам, я сейчас принесу то, что можем пожертвовать, — прибавила Роза и, обменявшись взглядом с сестрой, направилась в спальню.

— Мадам, — почтительно заметил Дагобер, совсем очарованный словами и манерами княгини, — прошу вас, окажите нам честь и присядьте, пока Роза сходит за кошельком.

Затем солдат с живостью заметил:

— Извините меня, что я смею называть дочерей маршала по имени, но ведь они выросли на моих руках…

— После отца у нас нет друга лучше, нежнее и преданнее, чем Дагобер! — прибавила Бланш.

— Я этому верю, — отвечала княгиня, — вы с сестрой достойны такой любви и преданности. Подобные чувства делают честь тому, кто их питает, равно как и тому, кто их умел внушить, — прибавила она обращаясь к Дагоберу.

— Клянусь, мадам, это правда… — отвечал Дагобер. — Я горжусь этим чувством… А вот и Роза со своим богатством…

В эту минуту вошла Роза с довольно туго набитым кошельком из зеленого шелка.

Княгиня несколько раз незаметно для Дагобера оглядывалась, как будто кого-то поджидала.

— Мы хотели бы, — сказала Бланш, — предложить больше… но это все, что у нас есть.

— Как, золото? — сказала святоша, увидев, как сквозь петли кошелька сверкнули луидоры. — Но ведь ваш скромный дар редкая щедрость. — Затем, глядя с умилением на девушек, княгиня добавила. — Несомненно, эта сумма предназначалась на развлечения и наряды? Дар от этого становится еще более трогательным… Я не переоценила ваши сердца… Вы обрекаете себя на лишения, которые часто столь тягостны для девушек.

— О мадам… — смущенно сказала Роза. — Поверьте, что наш дар — вовсе не лишение…

— Верю вам, — любезно перебила ее княгиня, — вы слишком хороши, чтобы нуждаться в излишних изощренностях туалета, а ваша душа слишком прекрасна, чтобы не предпочесть наслаждение, получаемое от дел милосердия — всякому другому удовольствию.

— Мадам…

— Ну полноте, не конфузьтесь, в мои годы не льстят… Я говорю вам это, как мать… да что, я вам ведь в бабушки гожусь! — сказала княгиня, улыбаясь и принимая вид простодушной женщины.

— Мы очень будем рады, если наше подаяние облегчит участь кого-нибудь из страдальцев, — сказала Роза. — Их мучения, несомненно, ужасны.

— Да… ужасны… — грустно проговорила ханжа. — Их утешает только общее сочувствие всех классов общества… В качестве сборщицы подаяний я могу, более чем кто-либо, оценить благородную преданность, которая является даже заразительной, потому что…

— Видите, девочки! — с победоносным видом прервал княгиню Дагобер, желая воспользоваться ее словами как предлогом для отказа девочкам. — Видите, что говорит эта дама? В некоторых случаях преданность тоже становится своего рода заразой… а что может быть хуже заразы и…