Однако Морину было некогда. Едва он вытащил из кармана свой бутерброд, как Улька, доселе мирно дремавшая в салоне, мгновенно пробудилась от летаргии и с жалобным повизгиванием заскочила на кожух капота между водительским и пассажирским сиденьями. Она тянула умильную морду к Морину, настойчиво трогала его лапой, и вообще всем своим видом показывала, что нельзя быть такому бессовестному и в одиночку пожирать то, чем надо поделиться.
Ругнувшись, Морин сунул едва надкушенный бутерброд нахальной спаниелихе и достал из кармана второй.
– Напрасно ты ей сразу все отдал, – заметил Алдошин. – Сейчас проглотит свой, и второй у тебя просить станет – ты же так быстро жрать не умеешь…
– Слушай, Миша, у нее такой вид, будто она неделю голодом сидела! – подивился Морин, отпихивая собаку локтем и торопливо жуя. – Распустил свою псину – она же изо рта у меня сейчас колбасу вынет! Пшла вон, морда несытая! Не дам больше!
По спидометру от трассы до Остромысовки было около тридцати километров. Треть прошли, прикинул Алдошин. Значит, осталось около часа ходу… И как раз в этот момент судьба внесла в мирно протекающую жизнь Алдошина свои коррективы. Вестником этой судьбы стал давешний черный джип – лихач. Машина стояла прямо посреди дороги – не объехать.
Алдошин притормозил, вглядываясь вперед и искренне надеясь, что водила из джипа остановился на минутку, по нужде, и вот-вот появится из-за деревьев. Однако никакого движения возле машины заметно не было. Алдошин остановился и, глянув в зеркало, заметил, что шедшая следом от самого Долинска машина тоже остановилась, почти уперев в микроавтобус свой усиленный бампер с лебедкой. У Алдошина шевельнулось неприятное предчувствие.
– Миша, посигналь этому козлу! Он же всю дорогу занял, идиот!
– Назад глянь, Санек… Это не просто так, мы в «коробочке»! – заговорив, Алдошин обнаружил, что собственный голос неприятно сел.
Морин завертел головой, пытаясь «въехать в ситуацию».
– Шпана местная? Мишаня, у тебя ружье где?
– Где, где… В Караганде! По нашей ситуации нам не двустволка, а пулемет только помог бы, Санек. И то вряд ли, – Алдошин откашлялся, говорил сквозь зубы. – Я сейчас выйду, Саня, а ты сиди пока. Ульку подержи, чтоб не выскочила следом…
Алдошин распахнул дверцу, вышел и встал перед своей машиной, ожидающе глядя на передний джип. Его выход послужил сигналом: практически одновременно распахнулись дверцы и передней, и замыкающей машин. На лесной дороге сразу стало как-то многолюдно: трое спереди, четверо сзади. В руках у них ничего не было, однако вряд ли это было показателем мирных намерений.
Четверо задних и двое из первой машин остались на месте, а к микроавтобусу не спеша двинулся тот, кого Алдошин сразу определил как главаря. Крепенький, высокий, с налитыми плечами под белой футболкой без лейблов и надписей, в бледно-голубых джинсах и ботинках армейского образца. Такая же обувка, для лета несколько тяжеловатая, была на ногах двух спутников главаря. Во что был обут арьергард команды – Алдошин уточнять не стал.
Немного не дойдя до Алдошина, главарь остановился, прислонившись плечом к стволу лиственницы. В зубах у него была зубочистка. И заговорил он, не выпуская ее изо рта:
– Доброе утро, господа проезжающие! Есть минута поговорить?
– Здравствуйте. Слушаю вас, – Алдошин сделал вид, что не замечает издевки в голосе собеседника.
– Я Вадим. Из Долинска. А вы кто будете, господа хорошие?
– Туристы, – коротко ответил Алдошин.
– Туристы, понятно, – кивнул парень. – А имена у господ туристов есть? А то как-то нехорошо получается: я представился, а вы нет…
– Михаил.
– Миша, значит… Подскажите товарищу своему, Миша, чтобы из машины вышел, а то ноги затекут…
– Мужики, в чем вообще дело? – Алдошин решил чуть форсировать события. – Мы что-то нарушили? Обидели кого в вашем Долинске? Вы нас не спутали ни с кем?
– Много вопросов сразу задаешь, Миша-Везунок! – Парень не пошевелился, только зубочистка дергалась при разговоре. – И только один вопрос – «в цвет»! Про нарушение. Товарищу-то скажи, чтоб вышел – я в третий раз повторять не стану! Сам выпадет…
Упоминание имени и профессионального прозвища Алдошина сразу сказало ему о многом. Что встреча на лесной дороге неслучайна – само собой. Теперь было ясно, что речь не о развлекаловках местной шпаны, решившей от скуки либо позабавиться, либо тряхнуть заезжих путников. Везунком Алдошина звали только свои, копари. Стало быть, и «посылочка» нынешняя – от своих.