Агата

Размашисто поставив закорючку, Семёнова швырнула в меня бумажкой, а затем — пустой коробкой вместе с запиской и со злостью захлопнула передо мной доверь со словами:

— На, забирай и проваливай к чёрту!

Подняв с пола коробку, я понесла её к мусоропроводу. Нехорошо огорчать экологических активистов, превращая подъезд в ещё одну свалку. Однако я всё же не сдержала любопытства и, прежде чем выкинуть следом и записку, прочитала её. «Забирай свой ключ, мне от тебя ничего не надо. Нут у меня больше матери». Вот и вся дочерняя любовь! Неудивительно, что эта Семёнова так разозлилась!

Выполнив свой долг перед экологией, я стала спускаться вниз. Когда я уже достигла уровня второго этажа, то услышала звук раскрывающихся дверей лифта и голоса — достаточно знакомые, чтобы тут же остановиться, как вкопанная. Осторожно выглянув в лестничный пролёт, я поняла, что не ошиблась — внизу стояли те самые участковый и военком.

— Или этот Гришин нам фуфло толкает, или Семёновой что-то там показалось.

— Может, ещё раз обыскать квартиру?

— Да мы её и так уже всю перерыли. Ни Андреева, ни ещё каких призывных мужиков. И соседи толком сказать ничего не могут: кто у этого Гришина бывал, кто не бывал! Всем всё пофиг! Давай ещё этого спросим.

«Этот», о чьём появлении возвестил сигнал домофона, выглядел, мягко говоря, не брависсимо. Одежда его была грязной, очевидно, не стиранной со времён царя Гороха. Борода и волосы спутанные, засаленные. За километр от него несло дешёвым пойлом. При каждом шаге он то и дело норовил завалиться и с трудом балансировал, чтобы не потерять равновесие. По всему видно, с алкоголем этот человек был давно на «ты», притом настолько прочно, что неделями забывал помыться и побриться. Жесть! От мысли, что ещё не так давно я сама была ничуть не лучше, хотелось просто завыть волком.

Участковый тем временем потребовал у пьяного мужика документы. Тот, пошатываясь, вытащил из сумки паспорт, который, даже сверху мне было видно, был едва ли в лучшем состоянии, нежели его владелец.

— Старостин Михаил Владимирович, — прочитал участковый. — Квартира двадцать два.

Затем, вернув паспорт, продолжал:

— Скажите, гражданин Старостин, а Вы видели в квартире гражданина Гришина посторонних мужчин?

— Кого-кого?

— Соседа своего. Из квартиры номер тридцать.

— Ваньки, что ли? А хрен его знает? Я у него не бываю.

— Может, видели, как кто-то входил или выходил! — военкома, очевидно, такой ответ не удовлетворил. — Соседка Ваша, Семёнова Мария Васильевна, сообщила, что этот Гришин прячет у себя преступника, который уклоняется от своего патриотического долга. Укрывательство преступника — это соучастие в преступлении.

— Вы эту Васильевну побольше слушайте! — проговорил пьяный мужик заплетающимся языком. — Она давно с головой не дружит. А про Ваньку ещё и не такого наговорит.

— То есть, Вы утверждаете, что никого из гостей у своего соседа не видели и ничего подозрительного не замечали? — участковый снова взял инициативу в свои руки.

— Вообще не видел. Кто к нему когда заходит, без понятия.

Когда, наконец, за моими вчерашними знакомыми закрылась дверь подъезда, я тихонько спустилась вниз. Тот, кого назвали гражданином Старостиным, держась за перила, усиленно пытался подняться на площадку к лифту. Совсем как когда-то я сама.

— Давайте, помогу.

Я взяла его под одну руку. Другой он продолжал держаться за перила.

Так не спеша мы поднялись на площадку. Мой спутник с трудом держался на ногах и едва ли был в состоянии даже вызвать лифт, поэтому я нажала на кнопку. Когда двери раскрылись, я буквально втащила его вовнутрь, и мы поехали на его этаж.

Оказавшись у двери своей квартиры, Михаил принялся искать ключи. В замок он попадал с трудом, поэтому я помогла ему открыть дверь, после чего он буквально ввалился в коридор. Лицо его при этом было почти зелёным. Я без слов поняла, что если мы сейчас же не дойдём до туалета, вся прихожая будет в блевотине.

— Где у Вас сортир?

— Вот там, — он указал рукой на дверь справа.

Доставив Михаила до пункта назначения, я закрыла за ним дверь и невольно осмотрелась. Квартира выглядела не лучше, чем её хозяин. Толстый слой грязи, пыли, разбросанные хаотично вещи — всё это явно говорило о том, что уборки эта холостяцкая берлога не знала уже давным-давно. Невольно мне вспомнилось, как я сама потом приводила в порядок своё жилище. Умаялась тогда просто жуть! Но смотреть на всё это в трезвости я не могла.

Вскоре дверь туалета открылась, и оттуда вышел Михаил.

— Как Вам? Уже лучше? — осведомилась я.

— Наверное.

— Может, чаю поставить? Чёрного, крепкого.

— Давай.

Взяв в руки замызганный чайник, я налила в него воды, отодвинув кран от раковины с кучей грязной посуды. Затем зажгла конфорку и стала искать заварку. В принципе, я могла тут же уйти, однако оставлять зажжённый газ в квартире с пьяным я побоялась. Мало ли что может случиться?

По радио, затерявшемуся среди кучи пустых бутылок, тем временем зазвучала песня, которая привлекла моё внимание тем, что слишком уж плохо подходила к такому натюрморту:

«Я ходил по белу свету,

Я искал твою планету