Агата Кристи. Свидетель обвинения

В одиночестве, без Макса. Сначала муж, человек сугубо штатский, попытался было вступить в армию, однако взят не был: отец – австриец. По той же причине не взяли его и в Уайтхолл арабистом. А вот в Службу добровольной помощи (Home-guard) приняли охотно: Макс вытаскивает из-под завалов убитых и раненых, тушит зажигательные бомбы, помогает войскам береговой охраны задерживать подрывников, разведчиков и диверсантов противника, а также дезертиров, «головорезов, которые, – говорил болтливый старикан в романе Кристи «Объявлено убийство», – рыщут по стране, как волки»[25].

«У некоторых жен подобная ночная деятельность мужей по защите родины вызывала подозрение», – вспоминала Агата. К Службе добровольной помощи она относилась не без некоторой иронии, называла немолодых, безоружных патриотов, которые с похвальным энтузиазмом, но не слишком споро выполняли свой долг, «опереточным войском».

Не прошло, однако и полугода, как оперетта обернулась бытовой драмой: Макса, ориенталиста, хорошо знавшего арабский и тюркские языки, сначала отправляют в восточную Турцию, в пострадавший от землетрясения Эрсинкан, где он работает в Англо-турецком комитете спасения под руководством профессора Гарстанга, основателя Британской школы археологии в Анкаре, а потом – на Ближний Восток, заниматься «разведдеятельностью» в королевских ВВС. В самом же конце войны он переезжает в Триполи: теперь Макс Мэллоуэн – советник по делам местного населения.

С мужем Агата расстается даже не на месяцы, а на годы, однако общение, вновь эпистолярное, продолжается, не прерывается ни на неделю. Вместе с письмами посылает ему книги: двухтомник Геродота, предисловие к «Потерянному раю», только что вышедшие переводы из древнекитайской поэзии. Письма Макса – подробные, описательные – больше похожи на деловые отчеты. Письма Агаты – эмоциональные, непосредственные, веселые и печальные одновременно.

Она охотно делится с мужем своими увлечениями – например, театром, к которому ее приохотил близкий друг Макса Стивен Глэнвилл: он Агату опекает, водит ее на спектакли, читает ее рукописи, бывает у нее дома.

«Думаю, ты не знаешь, что ничто так не отвлекает от жизни, как сцена. Это мир в себе, и актеры думают только о себе и своих ролях, о том, какая роль им достанется и что они наденут… Я теперь погрузилась в театральный мир и называю всех этих жутких людей “дорогой”, “дорогая” – как и они меня».

Шекспир – тоже заслуга Глэнвилла: раньше Агата в любви к Барду была не замечена. Теперь же она рассуждает в письмах мужу об Отелло, Дездемоне, Гамлете, Ричарде III:

«Дурные люди вроде Ричарда не знают, что они дурные. Все считают себя хорошими – и плохие, и хорошие. Так уж устроен человек».

Скучает без мужа – и от него это не скрывает:

«Раз я пишу тебе такие нежные любовные письма после стольких лет совместной жизни – значит, жизнь я прожила не зря, жена из меня получилась. Как же я теперь непохожа на то несчастное, жалкое создание, которое ты встретил в Багдаде! Ты сделал для меня всё что мог».

Жалуется на литературные неудачи:

«Пусть Глэнвилл только попробует сказать, что моя книга («Смерть приходит в конце». – А.Л.) никуда не годится. Врожденный такт не даст ему сказать такое. Написала половину и совершенно отчаялась – впрочем, так всегда бывает, когда доходишь до середины. Пожаловалась Стивену, что ничего не получается, – и всё из-за него. Розалинда прочла роман и сказала, что он совсем не плох. Похвала Р. дорогого стоит, правда ведь? И я стала писать дальше – и дописала!»

Пересказывает Максу свои сны и обижается, что тот не реагирует. Обиду, впрочем, тут же обращает в шутку:

«Дорогой профессор Мэллоуэн,