Агата Кристи. Свидетель обвинения

«… Когда все ушли, я вышла из дома, села в саду с видом на реку и вообразила, что ты сидишь рядом… Дом смотрелся прекрасно: белый-белый и красивый – безмятежный и отчужденный, как всегда. Красота его отозвалась во мне острой болью. Сегодня я вдруг поняла, что, расставаясь с ним, лично я ничего не теряю, ведь, как ни странно, я не припомню, чтобы я хоть раз была в нем счастлива; мысли о нем меня утомляют… А тут еще эта война, и тебя здесь не будет до весны… Мне вспоминаются довоенные времена, ты сажаешь магнолии в саду, а я расчищаю тропинку к реке. И всё же этот дом нельзя назвать несчастливым, и я люблю его. Его не волнует, что чувствуют и думают, находясь в нем, люди, он хочет одного – быть красивым. И, мне кажется, я сделала его красивым, подчеркнула его красоту. Гринуэй всегда был скорее любовницей, чем женой! Обладать им нелегко, но какая же радость им обладать! Я сидела сегодня вечером в этом доме и думала: это самое замечательное место на свете. Такое чудесное, что дух захватывает».

Когда американцы после окончания войны покинут Гринуэй, от них останется на стене в гостиной первого этажа полотно во всю стену с изображением стоящих на рейде американских кораблей; Агата эту картину сохранила.

Отношения с Розалиндой – и это тоже не может не огорчать – остаются натянутыми. Про свою свадьбу, о чем уже говорилось, дочь сказала Агате лишь в последний момент. Про то, что беременна, сообщила вскользь, между делом, а осенью 1943 года – после долгого молчания – прислала телеграмму из тех, что пишут «под копирку» знакомым и дальним родственникам:

«Розалинда Кристи и Хьюберт Причард счастливы сообщить, что 21 сентября 1943 года у них родился сын Мэтью».

Новость сногсшибательная, радостная, но радость – «со слезами на глазах»: Агата волнуется за младенца больше дочери.

А днем раньше, 20 сентября, в театре «Уимблдон» в Мортоне состоялась премьера «Десяти негритят». И опять радость – не в радость: роман пришлось сильно переделать, ходить на репетиции, обсуждать с актерами их роли – а спектакль в результате получился не ахти.

То же самое и со «Смертью на Ниле». Агата специально ездила в Шотландию, в Данди, где в местном театре пьеса по этому роману игралась перед совершенно равнодушным зрителем и в репертуаре надолго не задержалась.

По счастью, Розалинда всё же обратилась к матери за поддержкой, и Агата, поселив дочь, внука и няню у себя на Кэмпден-стрит, приезжала с Лон-стрит едва ли не каждый день помогать по хозяйству и по уходу за Мэтью, хотя давалось ей это нелегко: за последние месяцы Агата – ей за пятьдесят – раздалась, поседела, плохо ходит, распухают ноги.

И только-только стала понемногу приходить в себя от навалившихся невзгод и волнений, как случилось непоправимое. В августе 1944 года, когда победа была уже не за горами, Розалинде пришла «похоронка»: «Хьюберт Причард в списках живых не значится». Агата – порывистая, эмоциональная – убивалась больше сдержанной, умеющей скрывать свои чувства дочери.

«Для Роз это тяжкая потеря, – пишет она Максу. – Но держится она потрясающе, ничем не выдает своего горя: готовит, ухаживает за Мэтью, выгуливает собак…»

Действительно, если Розалинда и плачет, то не в присутствии матери; Агата же дает волю слезам по многу раз в день. Хьюберта она не знала – но ей жалко дочь.

И возможно, что Агата, как почти двадцать лет назад, впала бы в тяжелую депрессию, – если бы в ответ на ее письмо мужу («Мой дорогой, как же я устала от войны и несчастий!») Макс 9 апреля 1945 года не отозвался коротким торжествующим посланием, состоящим всего из трех слов: «Еду домой. Ура!».

Глава десятая Должник или кредитор? На сцене и в пустыне

1.