Так мы с Теобальдом и познакомились, а бутылку перцовки распили в тот же вечер у меня дома. Теобальд зафиксировал в своей записной книжке, что «стакан» на журналистском сленге означает газетную колонку, «подвал» — нижнюю часть страницы, между двумя колонками или сплошную. Постепенно он освоил еще несколько слов из жаргона журналистов, поскольку, как я уже говорила, был очень способным к языкам и легко запоминал слова и их значения. Благодаря «КРИСу-2» лексика Теобальда обогатилась следующими единицами: «верстка» (прилагалась расшифровка — «процесс компьютерного оформления страниц»), «читка» (корректура), «полоса» (то же самое, что страница), «колонтитул» (общее название тематической страницы), «белок» (распечатанная на бумаге для корректуры страница газеты), «собачки» (короткие информационные сообщения в колонке), «врезка» (выделение жирным шрифтом начала текста или другие графические выделения в тексте; не путать с «вырезкой» — газетной или мясной), «плашка» (цветной, обычно серый фон под частью текста), «италик» (выделение курсивом в тексте), «болд» (выделение жирным). Теобальд любил бывать в редакции и, чтобы на практике закрепить почерпнутый словарный запас, несколько раз заменял на пару часов пана Штуркало, гордо раздавая указания:
— Отнесите, пожалуйста, желток колоса на нитку, там неправильная шерстка полонтитула и не просмотрены котята.
Или:
— Эту бляшку, пожалуйста, на 10 сотых (Теобальд принципиально не употреблял банального слова «процент», которое знают все иностранцы и даже американцы) серее, а заголовок — болтом и виталиком.
И все его понимали, уносили белок полосы с неправильной версткой колонтитула и нередактированными собачками на читку, выделяли заголовок жирным «италиком» и делали темнее плашку. Теобальда в редакции очень любили, ведь он никогда не приходил с пустыми руками, а всегда приносил пиво, чипсы и компакты с хорошей музыкой.
Теобальд никак не может определить свою сексуальную ориентацию. И эта проблема мучит его уже много лет. Когда он начинает встречаться с девушкой, у него вдруг возникает ощущение, что ему больше нравятся парни. Но, бросив девушку ради парня, он понимает, что гомоэротические чувства были ошибкой. Этот внутренний конфликт очень мешает Теобальду вести нормальную жизнь, и не только сексуальную. Стоит только начать в чем-то сомневаться, и сомнения навалятся, словно вечерняя усталость, угрожая если не полным разочарованием во всем, то, по крайней мере, частичной утратой веры в себя. А это серьезная проблема. Отец Теобальда убежден, что с сексуальной ориентацией у сына все в порядке, и свои сомнения он просто придумывает, пытаясь таким образом создать хоть какую-то проблему в своем беззаботном существовании. Теобальд давно не обсуждает с отцом эту тему, считая его мнение не столько диагнозом психоаналитика, сколько субъективной отцовской точкой зрения, стандартным проявлением конфликта отцов и детей, убежденностью медика в бессмысленности такой «нехлебной» профессии, как искусствоведение, и так далее. Не то чтобы отец Теобальда был против изучения истории искусства. Совсем наоборот, его терапия во многом основана на целительном воздействии произведений мировой культуры. Но поскольку жить с этого практически невозможно, он считает, что нужно уметь еще что-то. Поэтому переживает за будущее сына и периодически пытается убедить его получить еще какую-нибудь «настоящую» специальность. Теобальд, по всем классическим законам психологии отцов и детей, сопротивляется. Тем не менее их отношения весьма гармоничны.
Разрешить дилемму своей сексуальной ориентации на родине Теобальду так и не удалось. А с первых дней пребывания на Украине она автоматически отошла на задний план, поскольку Теобальд осознал, что о гомоэротических симпатиях здесь лучше молчать даже в самых прогрессивных студенческих тусовках.
Иногда на него находит сентиментальное настроение, он ощущает потребность выговориться и тогда приносит мне гигантскую охапку цветов. Мы проводим вместе романтический вечер за бутылкой вина и при свечах, читаем стихи, говорим об искусстве. Теобальд рассказывает мне о своих проблемах, я слушаю и сочувствую. Когда романтическое настроение проходит, Теобальд исчезает из моего дома на несколько месяцев, и мы почти не видимся.
Агатангел пригодился
Теобальд зашел ко мне через неделю после появления Агатангела. Как и обещал по телефону, он принес с собой кота Амура на тот случай, если бы я захотела избавиться от крысы. Кота Теобальд привез из дома, мужественно преодолев стойкое сопротивление семьи. Амур считается семейной реликвией, назвали его так в честь гофмановского кота Мура, и его родословная тянется с начала XX века. Кроме чрезвычайной породистости, котам такого происхождения свойственны еще и неимоверные — по крайней мере так утверждает Теобальд — интеллигентность и такт.