Агатангел, или Синдром стерильности

Именно благодаря этим наблюдениям я теперь знаю, когда именно мать начала изменять отцу, а он, нервничая по вечерам, пока ее не было дома, курил в постели и стряхивал пепел на простыню. О ее изменах он тогда мог только догадываться. Я знаю, что родители занимались сексом в среднем два раза в месяц, при этом мать настаивала на презервативе, а отец — на контрацептивах-свечах. Иногда на ночном столике оставались нераспечатанными и те, и другие, и я оставался в неведении, каким образом разрешился этот вечный спор. Я знаю, что отцу очень нравились длинные мамины волосы, а ее они раздражали, она хотела постричься. Иногда в споре о волосах побеждал отец, тогда он уступал в другом, и они долго еще пользовались презервативами, но потом мать, как правило, не выдерживала и тайком стриглась, а отец иногда проверял ее, измеряя длину волос, когда мама засыпала.

В детстве мне нравилось изучать привычки родителей и расставлять вещи так, чтобы папе и маме было удобно. Сначала они каждый раз с благодарностью это замечали, потом даже привыкли, и мама недовольно кривилась, если я не успевал положить на место фен, оставленный ею на диване в гостиной, а отец никак не мог найти пену для бритья, если я не ставил ее на полочку перед зеркалом. Но даже тогда мне все равно было приятно это делать, ведь так я проявлял свою тайную, никем не замечаемую власть над ними. Пусть себе думают, что это они меня воспитывают, я же знаю, как все происходит на самом деле.

Моя мама не выбрасывает полиэтиленовые пакеты, сохраняя их «на всякий случай» вместе с банками для консервации, хотя давно не закрывает консервы, не говоря уже о повторном использовании пакетов. Поскольку потребности в таком использовании не возникает никогда, мама забывает о припрятанных пакетах, я тихонько выбрасываю их при очередной уборке, она этого не замечает, и, вернувшись из супермаркета, прячет «на всякий случай» новые. Хорошо, что у нее, по крайней мере, не возникает желания мыть под краном грязные пакеты и развешивать их на батареях сушиться, я слышал, что некоторые женщины с советским прошлым не могут отделаться от этой привычки. Когда-то мне попался такой «выстиранный» пакет из-под рыбы — мама моего школьного товарища завернула в него кусок торта, оставшийся после дня рождения, и передала его мне с собой. Я выбросил торт на ближайшей помойке, но избавиться от ощущения липкости на ладонях и специфического кисловатого запаха не удавалось еще несколько дней. Как-то ночью мне даже приснился тот кусок торта, который уже смешался на помойке с другим мусором, с одной стороны к нему прилипла использованная гигиеническая прокладка, с другой — протухшее сырое мясо, вся эта масса слиплась, начала издавать резкий смрад, на который слетались мерзкие жирные мухи, с проблеском зеленого на откормленных брюшках. Я проснулся от ужаса и побежал в ванную, где долго мыл руки с мылом.

Мама рассказывала, что во времена ее детства и юности полиэтиленовые пакеты еще не давали бесплатно в каждом супермаркете (пардон, тогда они назывались продмагами или универсамами) и даже не продавали в достаточном количестве, поэтому их, а также капроновые крышки для стеклянных банок и сами эти банки нужно было сохранять и регулярно мыть. А поскольку моющих средств для посуды в стране маминого детства тоже не существовало, результаты такого мытья страшно себе представить, и совсем не удивительно, что все это оставило в маминой психике глубокий след. Избавиться от него она не может даже теперь, после стольких лет счастливого брака с отцом и жизни за границей.

Мой отец — тоже украинского происхождения, его дед с бабушкой родились в Галиции, а после свадьбы переехали жить в Вену, дедушка устроился там работать в клинику одного известного венского психотерапевта. А вскоре познакомился с богатым аристократом, который дал ему деньги на открытие собственной клиники. Аристократ был гомосексуалистом, но дедушка так и не ответил ему взаимностью. Что именно послужило тому причиной — отсутствие у дедушки гомосексуальных склонностей или хотя бы банального любопытства или, наоборот, подавление в себе этих склонностей — неизвестно. Известно только, что в то время бабушка уже носила третьего их ребенка, и изменять ей было бы непорядочно. Клиника моего дедушки была довольно популярной, и немного погодя он смог вернуть деньги, а также содержать многочисленную семью. У бабушки с дедушкой было шестнадцать детей, а на семнадцатом году брака они просто перестали заниматься сексом, потому что рожать и дальше было опасно для бабушкиного здоровья. На тот момент им исполнилось по тридцать семь, и они продолжали нежно любить друг друга и сильно страдали от того, что надежных средств контрацепции еще не существовало. Друг моего дедушки, врач-гинеколог из Зальцбурга, как раз пытался создать надежные презервативы, и в семейном архиве даже сохранилась трогательная переписка дедушки с этим другом, в которой они называли презервативы «амфорой любви». Поэтические были времена.