Агатовый перстень

Красные прорвали заслон у Пуль-и-Сашгина. Теперь все важные переправы через бурный Вахт в их руках. Со стороны Куляба идут разорвавшие кольцо осады крас­ные кавалеристы. Ибрагимбек прислал гонца с уклончи­вым, подлинно восточным ответом: то ли он не может двинуть на подмогу свою армию («Банду!»—мысленно по­жал плечами Энвербей), потому что воины ислама не хотят нарушать праздника, то ли они согласны нарушить празд­ник, но не считает возможным это сделать сам Ибрагим­бек. Неразбериха какая-то! Придётся с ним серьёзно по­говорить вечером во время совета.

Дальше начали перечислять имена курбашей помель­че. Всех их именовали по чинам. Тут имелись полковни­ки и подполковники, генералы и паши, но по страдаль­ческой гримасе Энвербея было понятно, что все чины этих необу-ченных степняков и ломанной «пара» не стоят. «Вот раздавим большевиков, а там из узбеков, тад­жиков подготовим армию — и прямо на Индию!»

Даже приятнее стало от таких мыслей.

Энвербей встал и заговорил:

—  Наши победы и успехи заставили красное коман­дование пойти на отчаянный шаг. Но они зарвались. Мы, — он сделал жест, — видим тщетные ухищрения боль­шевиков. С каждым шагом они приближаются к гибели. Пробьет скоро час победы ислама. Приказываю включить в армию всех способных носить оружие. Дать им винтовки! Они не смогут сейчас воевать как следует. Это чёрное войско,  но большевиков устрашит их многочисленность.

Он говорил долго и по обыкновению напыщенно. Смысл выступления сводился к тому, что нужно во что бы то ни стало добиться сегодня успеха и вернуть Бальджуан, из которого их выбили на днях большевики. Имен­но сегодня, чтобы в спокойной обстановке провести с басмачами-главарями совет в присутствии представителей одной иностранной державы.

Когда все офицеры вышли из палатки, Энвербей ти­хо спросил адъютанта Шукри-эфенди:

—  Ну, что ответили из Кабадиана?

— Ишан Сеид Музаффар выехал из Кабадиана и при­будет сегодня вечером к нам.

—  О! Блестяще! Kolossal! Привлечь упрямца на на­шу сторону! Это стоит крупной военной победы. Теперь за нами пойдёт весь Кухистан!

Он даже не заметил, что скромно сидевший в уголке палатки Мохтадир Гасан-эд-Доуле Сенджаби незаметно вышел, вызванный своим слугой.

Но войдя в юрту, где сидел новый гость, Мохтадир Гасан-эд-Доуле Сенджаби испытал разочарование и до­саду. Он ждал увидеть высохшего, точно мумия, с тёмной сухой кожей и фанатически горящими глазами Чандра Босса, а обнаружил плотного, даже толстого, с большу­щими красными руками, с толстым носом, черной с рыжим подшерстком бородой, с густыми бровями незнакомца. Своё ответное «Аллейкум ва ассалом» человек произнес пронзительным голосом с резким акцентом. Да и все дви­жения гостя были угловатые. Держался он развязно.

—  Так это вы и есть господин Мохтадир, очень прият­но. Будем знакомы, — заговорил чересчур громко незна­комец. — Надеюсь не обязательно продолжать маскарад, а? Я прибыл в качестве наблюдателя в гости к чернома­зым дикарям. Конечно, речь идёт не о прогулке, а о де­лах, о каракуле, золоте, а?

Ни чалма, ни багдадское одеяние, ни очень непло­хое турецкое произноше-ние не могли обмануть Мохтадира Гасан-эд-Доуле Сенджаби. Он сразу же опреде­лил: «Англо-сакс... Самонадеян, нагл».

—  Припадаю к вашим ногам, господин, но буду без­мерно обязан, если вы    потрудитесь разъяснить, кого я имею удовольствие лицезреть.

Несколько ошеломлённый цветистыми оборотами, гость запнулся, но тотчас же заговорил:

—  Конечно, вы понимаете, кто я? Я учился в Турции, в американском Роберт колледже для мальчиков... А что, я плох разве? Знаю пять языков. Мусульманин до мозга кдстей. Даже женат на турчанке. Имею, так сказать, га-ремчик в эмбриональном состоянии... Всё отлично.

И Мохтадир Гасан-эд-Доуле Сенджаби даже отступил на шаг. Ему показалось, что сейчас этот не в меру раз­вязный молодчик потреплет его по плечу.

—  Почтительно преклоняюсь перед вашей просве­щенностью и знаниями, но, как говорят в Персии, для ме­ня вы голова осла, — извините, да позволено будет мне задать вам вопрос: вы турок, если я вас правильно по­нял?

—  Я подданный Соединенных Штатов... Наши разви­ли бешеную деятель-ность в Турции... Семьсот школ, кол­леджи. Есть даже в Константинополе    пансион для де­вушек из аристократок. Там жену и я подцепил... Госпи­тали, сиротские дома... Всё на широкую ногу. Ничего не поделаешь — экономические интересы! Размах. Кое-какие интересы в Иране... Афганистане... Туркестане. Вот при­был к вам, в ваше распоряжение, полковник, имею рекомендации. Фетву из Константинополя.

Лицо Мохтадира Гасана-эд-Доуле стало страшным. Свирепо глядя на незнакомца, он предедил сквозь зубы:

—  Никаких полковников... И вы ошибаетесь, молодой человек. Я купец и только купец. Что у вас?..

Гражданин Соединенных Штатов, опешивший, протя­нул письмо.

Одним взглядом познакомившись с его содержанием, Мохтадир Гасан-эд-Доуле Сенджаби швырнул его в огонь очага.

—  Какая неосторожность, — пробормотал он и повер­нулся к гостю.

—  Что вы делаете... Это фетва! Верительная грамота.