Агатовый зрак пустоши

Ты инстинктивно вытягиваешься, руки прижаты к бокам, ноги вместе, спина прямая, подбородок ввысь.

– Ко мне! Шагом марш!

Ноги сами идут так, как положено, руки отмеряют шаги. Не доходя Старшего Инструктора Дагенлейва три шага, ты бьёшь каблуками в плац и замираешь.

– Почему не на занятиях?

Голос Старшего Инструктора звучит как низкий рык, под стать своему хозяину: высокому крепкому мужчине с твёрдым и холодным как стальной панцирь лицом. Он одет в простой чёрный камзол, на поясе волнистый кинжал с рубиновым глазом на гарде.

– Направлен сержантом Шодбом в медсанчать для приведения в порядок, господин Старший Инструктор!

Твой голос звенит. Ты пожираешь его глазами не только потому, что так велит Устав. Твой кумир окидывает тебя взглядом, кивает.

– Ты назначен на мой курс. А теперь – бегом!

Ты ускоряешься ещё до того, как затихают слова. Не потому, что рад, что легко отделался – хотя и поэтому тоже – а потому, что твой герой заговорил с тобой. Ты читал, что раньше боги спускались с небес и беседовали с людьми, и теперь ты понимаешь, что чувствовали те люди.

Сам Дагенлейв! Настоящий великий теург. Ты читал в учебниках, как он в одиночку заставил повернуть назад в море четвёртую Некроволну. И как, имея под рукой всего полк пикинёров, смял вражеские порядки при Трегарте. И как бился с Деревянным Колдуном в Тихом Ущелье. Сирота – такой же, как ты! – а теперь с ним считаются короли.

Сердце вдруг замирает. Справишься ли? Дагенлейв не терпит слабаков, у него на курсе жёсткий отбор, и не все выживают. Ты не блещешь талантом ни в теургии, ни в остальных дисциплинах. Может, он ошибся, принял тебя не за того? Ты чувствуешь себя личинкой авуканского червя, закапывающейся как можно глубже, чтобы не быть съеденной как сотни и тысячи товарок. Шансы на то, чтобы протянуть хотя бы месяц у Дагенлейва, очень малы. Сомнения, неуверенность и страх перед грандиозным неизвестным гложут тебя и в медсанчасти, и весь остаток дня, и всю следующую ночь.

Глава 4. Призрачные башни Снограда

Барджус вздохнул. Когда-то он любил Рыбный тракт, оживлённую дорогу, на которой трактиры стояли столь часто, что если заходить в каждый хотя бы на пару часов, от Огдара до Снограда можно было добираться несколько лет. Да, были времена. А уж какие были весёлые да приветливые девки в этих трактирах. А ярмарки! Шестипалый вспомнил, как на весенней ярмарке в Верхушках, однажды выиграл красные сапоги, и тут же пошёл в них плясать, да так, что пол ходуном ходил, и доски скрипели. Приглянулся он тогда Вирке, местной ведьмочке, и всё-то у них ладилось, тоже весьма неплохо: ночами в их комнате тоже пол ходуном ходил и доски скрипели…

Да только нет уже Верхушек. Когда коалиция отступала, сожгло их ополчение, чтобы врагу не достались. А Вирка сгинула. Ведьмы многие тогда за Великого У воевать пошли. Барджус крякнул и почесал нос. Кто его знает, может лежит сейчас Вирка где-то вон под теми камнями, а ночью поднимается да идёт к оазисам людей промышлять.

Полуденный воздух струился над солончаками. Очертания иссохших остовов брошенных на обочине фургонов переливались и искажались как в цирковых зеркалах. Черепа рядом с повозками нестерпимо блестели – агатовый зрак Пастыря добирал то, что оставили после себя креты, падальщики с кожистыми крыльями.

Ровная как пульс покойника равнина тянулось, насколько хватало глаз. Далеко за спиной, у восточного окоёма неба бродили фиолетово-синие тучи, белые молнии там то и дело хлестали мёртвую землю. Барджус покосился на Кэрана. Тот сидел молча и неподвижно, уставившись в точку, где тракт смыкался с горизонтом.

– Глянь как бьёт. Прям как раньше, помнишь? Говорят, если скакать за грозой неделю, можно попасть под дождь. Что думаешь? – нарушил тишину Шестипалый. Вот уже пару дней после выезда из Огдара он пытался разговорить спутника, но безуспешно. Бывший герой предпочитал отмалчиваться, только крутил свою сигнию на цепочке туда-сюда, да хмыкал в бороду.

– Думаю – врут, – Кэран едва заметно пожал плечами. – Дождей больше нет. А попадать в то месиво я бы никому не советовал.

– Оно так. Но ты представь, вдруг где-то осталось ещё место, где идёт дождь. Эх, вот бы мне туда… Знаешь, я раньше дожди терпеть не мог. Холодно, сыро, за шиворот течёт, ноги промокают, простудиться можно. Когда тепло любил, у нас-то раньше в Огдаре тепло нечасто бывало. Как мистрали осенью поднимутся, так считай всё, до весны не солнце, а медяк. Такое же мелкое и блестит бестолково: ни тепла тебе, ни света, одно расстройство. А вот сейчас всё отдал бы, лишь бы медяк тот вернулся заместо змеиной дряни этой лохматой, будь она неладна. И чтобы не было этого всего.

Барджус повёл рукой в сторону обочины. На обочине лежал высохший почерневший труп в лохмотьях. Из распахнутого рта выполз большой красно-чёрный скорпион и тут же спрятался обратно.

– У вас в столице так же?

– Не знаю. Наверное, хуже. Я слышал, Новый Динт теперь одно большое кладбище, и море ушло.

– Как ушло? Это ж море. Я ещё понимаю, ежели как у нас в Огдаре, отступило, но чтоб ушло…