Агент чужой планеты

-- И это ты говоришь о своем бывшем боссе? О его родственниках? -изумился я, думая только о девушке.

-- Но как же быть?! -- В голосе Саныча прорвались мучительные нотки. -- Я не хотел их трогать. Сами напросились. Я вообще не понимаю, как же он осмелился? Но раз так -- надо действовать жестко. Отпустить -- значит самим жить с оглядкой и каждую минуту ждать пули из-за угла. Надо решаться, хозяин. Сейчас. Другого такого случая не будет. Да ты не переживай! Мы все сделаем сами. Там на дороге стоят две наши тачки. Садись в мой "Москвич" и поезжай домой. А мы тут все зачистим.

Эта жестокость, выраженная в мягкой, почти деликатной форме, ужаснула меня.

-- Послушай, Саныч... -- заговорил я, вглядываясь в его зрачки, где отражался бледный свет луны. -- А если бы, скажем, ты опоздал? Если бы они сделали свое дело? Переметнулся бы к Кителю? Завалил бы буреломом меня?

Саныч резко отпрянул:

-- Федорыч! Зачем обижаешь?

-- Ты не ответил.

-- Хорошо, отвечу! -- воскликнул он с таким видом, словно собирался исповедоваться. -- Я рассказывал тебе, Федорыч, кое-что о своем детстве. О вечно пьяном папашке, о моей безответной маме, о нашей убогой и бесприютной жизни. Еще тогда у меня появилась мечта... Уютный домик с зеленой лужайкой, где я чувствовал бы себя хозяином, машина, красивые и удобные вещи... Верная и любящая жена... И чтобы не думать о завтрашнем дне, чтобы моим детям и внукам хватило того, что я оставлю, чтобы не пришлось им мучиться так, как довелось мне. Чтобы в моем кругу меня уважали и слово мое ценили. Только и всего. Разве я желал невозможного? -- Он проникновенно посмотрел на меня. -Федорыч, благодаря тебе моя мечта сбылась. С тобой я добился всего, о чем мечтал. Спроси меня сейчас Господь: "Балашов, раб мой, проси у меня чего хочешь, все исполню за твои прежние страдания", я отвечу: "Спасибо, Господь, дай мне немного здоровья, чтобы увидеть своих внуков. А там можно и в твои сады". Признаться, я не подозревал в Саныче такой набожности.

-- Значит, на Господни сады рассчитываешь? А не боишься, что Он предназначил тебе раскаленную сковородку?

-- За что? Разве я мало настрадался душой?

-- А грехи?

-- Какие?

-- Не ты ли собираешься казнить этих несчастных? Саныч вздохнул:

-- Кто не грешен, Федорыч? Не для себя стараюсь. Не для себя иду на новую муку. Ради близких своих, ради тебя...

Я не смог сдержать ироничной усмешки:

-- Однако же забавная логика... Нет, Саныч, я не хочу, чтобы ты грешил ради меня. Думаю, вполне можно обойтись без жертв.

Тонкая фигурка девушки все время стояла перед моими глазами.

Нежданно Саныч цепко схватил меня за руку:

-- Хозяин! Нельзя их отпускать!

-- Почему, черт побери?! Они полностью деморализованы.

-- Пойдем на это -- быть беде, -- продолжал он с непривычной напористостью.

-- Какие у тебя основания так думать?

-- Я предчувствую.

-- Знаешь, Саныч... -- Я начал сердиться. -- У тебя уже были предчувствия по поводу Кителя. Диаметрально противоположные. Все! Довольно ходить по кругу. Сделаешь в точности так, как я скажу. Пошли! -- И, повернувшись, я направился к подвалу.

Сзади семенил Саныч. До меня донеслось его тихое бормотание:

-- Мне конец... Эта чертовка уничтожит меня...

За время нашего отсутствия ситуация в подвале внешне не изменилась. Трещал факел, пленники кучкой сбились у стены, парни Саныча держали их на мушке. Но что-то подсказывало, что какой-то разговор тут состоялся. Возможно, Китель хотел подкупить "бойцов" или пытался их застращать, но, очевидно, получил резкий, даже насмешливый отпор. Сейчас он выглядел тем, кем и был на самом деле, -- старой развалиной. Звериная тоска, полная покорность судьбе читались в его оловянных зрачках.

Когда мы вошли, он даже не посмотрел в нашу сторону, уверенный, видимо, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Девушка тоже не изменила позы. Распрямив плечи и вскинув голову, она смотрела в темноту потолка. Ни дать ни взять, пламенная революционерка перед казнью.

Лишь два молодых придурка, так и не поднявшиеся с колен, вновь принялись слезно молить о пощаде.

-- Заткнитесь! -- цыкнул на них Саныч, и они враз испуганно умолкли, словно захлебнувшись собственной слюной.

Встав в позу грозного судии, я принялся вершить свой суд:

-- Вина ваша велика. Вы заслужили самое суровое наказание. И это справедливо.

Казалось, даже факел перестал трещать.

-- Но... Я не мстителен. Я милую вас, хотя и ставлю при этом несколько обязательных условий. Вы оба, -- я поочередно указал на молодых людей, -подробно напишете о своем участии в этой подлой вылазке. Ваши показания будут храниться в надежном месте. Затем вы должны навсегда исчезнуть из этого города. Навсегда! И попробуйте только сделать вид, что плохо поняли! Кара будет суровой! Запомните раз и навсегда.

Оба, не осмеливаясь поверить в свое спасение, поползли ко мне, пытаясь целовать мою обувь.

-- Уведите их отсюда! -- приказал я спутникам Саныча. -- Они так отвратительны, что я могу передумать.

Саныч тихо продублировал мою команду.