Агент Иван Жилин

Вот один писатель выводит аршинными буквами, мол, нет подлости, которую люди не совершили бы во имя Бога, забыв добавить, что точно так же нет подлости, которую не совершили бы во имя безбожия. Фанатизм – это проблема психологии, а не теологии. Вот другой писатель («Знал ведь его фамилию, но забыл», – сокрушенно сказал Лэн) оповещает мир, что Длань Господня бьет только нравственных людей, делая праведников несчастными, а безнравственные, все как один, живут себе припеваючи («Славин, его пунктик», – подсказал я), хотя подбор примеров, показывающих, что у нравственных людей жизнь якобы не складывается, всегда будет тенденциозен, а с другой стороны, найдется ровно столько же примеров того, что злодеи наказаны еще при жизни. И вообще, если праведник чувствует себя несчастным – какой же он праведник?.. Ну да Бог им всем судья. Незаурядные люди, гордость вашей хваленой литературы, дружно выпрыгивают из штанов, чтобы доплюнуть до Неба. Зачем, если НЕ ВЕРЯТ? Если бы не верили, писали бы о Земле. Значит, все-таки верят. В кого? Ответ: в Плохого Бога… Как это по-человечески – без устали повторять, что ты не веришь в Его существование, но при этом тратить столько фантазии и труда, чтобы доказывать из книги в книгу, какой Он плохой и как ужасен Его промысел. В увлекательной и доступной форме, чтобы тиражи побольше. Популяризация ненависти. Лучше бы они и вправду не верили, не пачкали души нормальным людям…

– Ну ты, брат, загнул, – восхитился я. – Надо бы тебя с нашими старичками познакомить, а то чего я один за всех отдуваюсь.

– С теми, кто состоит в террористической организации «Время учеников»? – сразу спросил он.

– Откуда такая осведомленность? Эта информация совершенно секретна.

– Да просто подслушал, – смутился Лэн. – Случайно. Я ведь коридорный, меня не замечают, когда выползают под утро из лифта, размахивая бутылками, консервами и пластиковыми стаканами. У меня даже не спрашивают разрешения, когда обнаруживают полутемный спортзал и вваливаются туда всей толпой, сначала попытавшись войти в зеркало.

Эх, мужики, мужики, с досадой подумал я, когда же мы перестанем быть свиньями? Ничто нас не меняет, ни смена эпох, ни старость, ни близость к Учителю…

– Маты они тебе не заблевали?

– А должны были? – удивился он.

– Есть красивая традиция: в первую же ночь заблевать гостиничные маты. Во славу литературы и лично товарища Строгова.

Он не улыбнулся.

– О литературе ваши друзья мало говорили, в основном огорчались, что наша водка в сравнении с кефиром здорово проигрывает.

– Ты, кажется, хотел меня о чем-то попросить, – напомнил я. – Еще в гостинице.

Лэн покраснел, он уже раскаивался, что распустил передо мною свой хвост.

– Мне тоже очень жалко Строгова… и я даже хотел, чтобы вы рассказали ему правду про его учеников. Про их культ Плохого Бога. Я объяснил вам, вы – ему. Строгов ведь и сам…

– Что – сам? – спросил я с интересом. – Проштрафился?

– В психологическом гомеостазисе, который он назвал «Новым человеком», не нашлось места такой важной системе, как Бог, – сказал мальчик, с каждым словом возвращая себе уверенность. – Это большая ошибка, ведь Бог не где-то наверху или сбоку, а в голове каждого из нас. Участочек мозга, частичка организма. Никто из вас эту ущербность не замечает, вот и плодите калек, думая, что продолжаете традиции великого писателя.

– Вижу, ты хотел бы поучаствовать в спасении умирающего? – Я усмехнулся. – Выдать Строгову пару добрых слов.

– Сначала хотел, – сознался он.

– С тех пор что-то изменилось?

– Ваши друзья не имеют права, – сказал он со злостью.

– Что?

– Делать человеку больно.

– Это иллюзия, будто Строгову можно сделать больно. Строгов перестал чувствовать боль, в том-то и дело. Вот что, дружище, завтра мы отправимся к Дим-Димычу вместе, и ты повторишь старцу все, что мы тут с тобой нагородили.

Мальчик стал совсем пунцовым и вымучил:

– Спасибо, я подумаю.

Так и дошли до места.

Площадь Звезды называлась теперь площадью Красной Звезды.

Всего одно слово добавили, а как все изменилось. Не было ни беснующихся толп, ни разгоряченных грезогенераторов на крышах, ни сигаретного дыма, стоящего над головами, как туман. Не было никого и ничего, кроме кучки вертолетов с приспущенными лопастями, дремлющими в магическом круге из красного кирпича со вписанной в него звездой. И только где-то неподалеку опять барабанила и горланила Секта Неспящих. Мы вышли со стороны музея Земных культур, известного в Европе своей коллекцией татуировок. Нужный нам дом располагался по другую сторону, прятался в начале одного из лучей-переулков. Вывеска «Семь пещер» не горела, но ее и так было видно. Я рукой остановил Лэна, который навострился было двинуть прямо через площадь.

– Зайдем-ка мы с тыла, – решил я. – А то, боюсь, здесь все простреливается.