Агент из Версаля

Двадцать второго октября, в праздник иконы Казанской Божьей Матери, хоперские козаки и драгуны Владимирского полка, одолев затяжной склон, разбили бивак на вершине горы, где предстояло заложить Московскую[22] крепость. Хоперцы, впрочем, снова спустились к ее подножию, разместившись вдоль поляны, удобной для содержания лошадей. К тому же кустарники за ней были редки, что позволяло расчистить целое поле. Тут же находился и полевой лазарет. В кибитках, под брезентовым пологом, находились раненые. Сотник Ремезов, хоть и выжил, но был по-прежнему слаб и говорил с трудом.

Несмотря на церковный праздник, полковник Шульц приказал приступить к работам. Хоперцам предстояло пилить и рубить деревья. Они стояли неприступной стеной. И, действительно, сколько обозревал глаз, – и на севере, где урочище смыкалось с долиной речки Ташлы, и на юге, загражденном холмами, и вокруг вершины простирались вековые древостои. Росли здесь в изобилии буки, орехи, дубы, липы. Тесными полчищами стояли темноствольные грабы и клены. И недаром древесный массив, раскинувшийся по склонам плато, посреди степного простора, был назван Черным лесом. Вблизи него, с горных вершин, начинались русла рек, в том числе Егорлыка, вдоль которого предстояло еще заложить две крепости.

Перестук топоров, гулко отдающийся в чаще, протяжное и веселое повизгивание двуручных пил, голоса переговаривающихся людей огласили вершину горы! Лесоповальные артели, созданные из рот и эскадронов, расставленны были таким образом, чтобы территория крепости расширялась равномерно. Сам Шульц, сбросив теплый суконный бешмет и оставшись в полковничьем сюртуке, пилил на пару с Карлом Петровичем. У обоих желания трудиться со всеми вместе было немало, но силенок в обрез. Однако воинственный дух и характер не позволяли им капитулировать!

Старая липа между тем поддавалась, и напил на стволе поминутно углублялся. Карл Петрович, запыхавшись, то и дело поправлял свои круглые очки. Он был немолод, устал, к тому же позади остался долгий путь. Но перед командиром не хотел показать слабости и, закусив губу, продолжал ритмично, туда-сюда двигать рукой. Наконец дерево слегка качнулось. Расторопно подбежавшие драгуны в несколько рук надавили на ствол. И высокая, в золотистой накидке из листьев, красавица липа, прощально махнув небу верхушкой, рухнула наземь, с нарастающим треском обламывя соседние деревья. Простора на поляне прибавилось.

– Не полагал, что придется мне в кавказском краю валить лес, – добродушно признался Шульц своему соотечественнику, собравшемуся идти к лазарету. – А вы?

– Ja, gerr Oberst! Das Menschenleben hat vielen Überraschungen[23], – ответил лекарь со свойственной ему раздумчивостью и неожиданно по-русски добавил: – Важно то, что ты делаешь. Но еще значительней, чтобы службу исполнял хорошо… Как это по-русски… Mit Gefühl dienen…[24] Разрешите отлучиться в лазарет? Да и руки болят без привычки. Но свалили мы с вами эту великаншу мастерски!

Полковник направился в сопровождении адъютанта осматривать участки строительства и лагерь, где ставились походные палатки. Вечерело. Из лесной чащобы стал наплывать зябкий туманец. Шульц обошел будущую крепость по периметру, отмежеванную приданным в полк фортификатором. Почва здесь была несколько суглинистая, местами каменистая, а в иных местах выступали напластования желтого известняка. Чувствовалось, что строительство этой крепости не окажется легким. В любом случае, как решил Шульц, следует начать строительство с обозного сарая, конюшни и гауптвахты. Его немецкая натура требовала неукоснительной дисциплины. А как за нее бороться, если у солдата нет страха перед гауптвахтой? Кроме этого, необходимо возвести и дом для офицеров. А козаки и драгуны, закаленные на службе, как-нибудь перезимуют в землянках да палатках. Лес вокруг. Дров предостаточно. Есть из чего костры жечь!..

Приятель-хоперец, Николай Бавыкин, ждал, пока Карл Петрович перевязывал Леонтия и давал ему пить из кружки декохт. Потом, осторожно ступая по примятому бурьяну, подошел к повозке, на которой покоился раненый. В сумерках лицо сотника показалось хоперцу очень бледным и отрешенным. Он уже хотел было отступить, не тревожить собрата, но Леонтий сам его окликнул:

– Добрались, слава богу?

– Добрались! – воскликнул Николай и оживился: – Ну, ты как, козачок дорогой? Держисся? Держись, братка. Фершал, как гляжу, дюже старается. Мудрый старичок. Он тебя поставит на ноги! Сердцем чую… А не сказывал он, можно тебе в еду ягоду-боярку? Мы когда деревья валили, наткнулись на деревце. Попробовал я – чисто сахар. Вот принес в шапке.

Николай наклонился над повозкой, нашел в изголовье медную тарелку, из которой, наверно, кормили Леонтия, и насыпал туда отвердевших на ветру ароматных ягод.

– Козаки мои тоже работали? – спросил Леонтий.