Агент Низа

Подул ветер. На сей раз он шел со стороны возвышенностей, неся дурман гари. Одинокий обитатель дома не любил этого запаха, так же, как нервировали его туземные сувениры – уменьшенные головки обезьян, продаваемые в качестве голов миссионеров, или портмоне из кожи тапира, выдаваемой за человечью.

Вошел чернокожий Мигель.

– Хайль! – обратился он к Карлосу, выкидывая вверх правую руку. Хозяин небрежно ответил. Он не любил своего слугу, однако, поскольку получил его с прекрасными рекомендациями Центра, предпочитал не задираться с Организацией, которая, правду говоря, несмотря на усилия авторов сенсационных романов, была сейчас скорее обществом взаимного обожания склеротических табетиков [12], нежели серьезным всемирным гангстерским синдикатом, но уж лучше…

– Пришла почта, – сказал негр, в котором, правда, не было и тысячной доли арийских генов, но Организация присвоила ему почетное членство в НСДАП (в эмиграции), учитывая высокий уровень антисемитского сознания. Впрочем, кадры были настолько мизерны, что Организация не брезговала неофитами любого цвета кожи и убеждений, за исключением красных.

– Покажи!

Старческими руками, которые количеством печеночных пятен напоминали лапы ягуара, он разорвал конверт. Депеша! Без шифра! Ах, этот неисправимый Мартин!

«Какой-то тип по имени Дьябло вынюхивает тебя. Вчера прилетел из Вены. Был в клубе. Знает некоторые адреса. Насколько нам известно, не связан ни с Интерполом, ни с одной из комиссий, копающихся в делах Райха. Итальянец из Палермо, около пятидесяти лет. В списках не числится, может сыщик-любитель? У тебя есть какие-нибудь пожелания?»

«Дьябло, Дьябло» – старик задумался. Фамилия ему ни о чем не говорила. Вообще, он знал не так уж много макаронников. На фронте в Ливии был недолго, республику Сало [13] навестил лишь проездом. Он попробовал вспомнить, как звали того итальянского врача, который восполнял убыль его тела в пятьдесят третьем, но нет, тот сейчас был много старше…

– Ответ будет? – спросил Мигель.

– Подумаю, – ответил патрон. Вдруг по его телу прошла дрожь. Уже несколько дней он чувствовал себя отвратно, болели все швы. К тому же еще эта буря. Гром накатился со стороны перевала Гуанако. В свете молний он увидел в зеркале собственное лицо, которое с юных лет вызывало страх у врагов и волнение у друзей. Лицо, сшитое, словно футбольный мяч, из различных кусочков кожи, несмотря на то, что более поздние операции разгладили примитивные швы девятнадцатого века.

– Пусть проверят, чего хочет этот нюхач, а при необходимости пусть ликвидируют. Я его не знаю, – он размашистыми шагами подошел к бару и налил себе сто граммов специально доставляемой из цивилизованных стран Смирновской водки. – Или лучше сначала пусть ликвидируют, а потом проверят! Мне нужен покой.

– Так точно, майн герр! – Мигель щелкнул босыми пятками и вышел.

Дон Карлос налил себе еще полстаканчика и сел за фортепиано. Последними удовольствиями, которые у него остались, были музыка и воспоминания. Начав играть, он обратил свой взор на картину, изображающую угрюмый готический замок, известный из бедекеров как «Замок Франкенштейн» (сейчас расположенный в пригородах Карл-Маркс-Штадта [14]).

Меффа ждала неожиданность. Готовый к такой жаре, как в Бангкоке, где выход из автомобиля напоминал прыжок в чан с теплой жидкостью, он столкнулся с умеренной температурой. Просто столица располагалась довольно высоко над уровнем моря, а небо покрывали тучи. Синьор Дьябло намеревался за два дня подловить следующие две фамилии из списка будущей команды. После Франкенштейна, в другом небольшом государстве он рассчитывал поймать последнего из вурдалаков равнинных.