Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец

Им требовались помощники. Чу согласился подыскать людей, которых нужно было научить обращаться с приемником. Так на пороге Урсулы появилась пара китайцев, которые передали привет от командира партизан вместе с готовой легендой: Ван будет обучать Урсулу китайскому, а его жена Шушинь, опытная портниха, будет чинить и шить ей одежду, а также помогать с работой по дому и с ребенком. Ван был вежлив, но слишком серьезен, зато Шушинь жаждала знаний, прилично говорила по-английски и от всей души ненавидела японцев. Хотя выглядела Шушинь как ребенок, у нее самой уже было двое детей, четырех и двух лет, которые жили с ее родителями. “Ван напоминал своей серьезностью и основательностью Йохана, а веселая, хохочущая Шушинь – меня”. Женщины сразу же сблизились. “Она была сущим очарованием; когда она учила азбуку Морзе, ее пальцы просто танцевали по ключу”. После каждого урока они пили чай, жаловались на своих мужчин, говорили о политике и делились историями из собственного, столь несхожего, жизненного опыта. Шушинь сшила Урсуле широкий летний плащ со скрытым в подкладке карманом, куда могли уместиться две радиолампы. Однажды вечером беседа приняла мрачный оборот: каково будет оказаться в руках японцев? Кто более стойко выдержит арест и пытки – мужчины или женщины?

“Как думаешь, мать только изведет себя, переживая, что бросила детей?” – любопытствовала Шушинь.

Урсула еще размышляла над ее вопросом, когда Шушинь предложила собственный ответ: “Вряд ли выносливость зависит от количества страданий. Наверное, дети как раз и придают нам сил”.

Мише было почти четыре, у своих товарищей по играм он учился китайскому и расширял словарный запас на трех языках. Урсула радовалась его “умным, вдумчивым вопросам” и ненасытному любопытству. “Я готова родить еще хоть четверых таких детей, как он”, – писала она. Патра начал коллекционировать традиционные китайские инструменты и брал Мишу с собой в походы по магазинам. Урсула редко составляла им компанию. “Оба сочли бы это вторжением на их территорию”. Ей нравилось наблюдать за развитием этих простых отношений, потому что Йохан был прирожденным отцом. Она гадала, будут ли у них дети.

Москве не было ничего известно о том, что сотрудничество между разведчиками в Мукдене вышло за профессиональные рамки, и Урсулу такое положение вещей вполне устраивало. “Мы хорошо сработались, – писала она. – Он был сложнее меня, скрытный, иногда вспыльчивый, нетерпимый и нервный, я же научилась не раздражать его и почти во всем ему уступать”. В разведке она ему всецело доверяла, в любви – меньше. Соседнюю с Йоханом комнату сняла молодая русская девушка, “изящная, хорошенькая куколка с розовым бантом в светлых волосах”. Урсула немедленно что-то заподозрила. “Людмила скоро поедет в Харбин к своим родителям”, – подчеркнуто беззаботно доложил Йохан. Урсула презирала себя за ревность, размышляя при этом: “Я должна понимать, что испытывает ко мне этот Казанова”. Йохан был вспыльчив, требователен и, вполне возможно, изменял ей; тем не менее он был нежным и, несмотря на все свои переживания, сильным. Он был заботливым любовником. И умел собирать превосходные бомбы.

“Мы любили друг друга, вместе переживали опасности и были товарищами. Мне нравилось, как он бормочет во сне; что гордится мной, когда я хорошо выгляжу; беспокоится, когда долго не возвращаюсь; что мы спорили, а потом мирились, тосковали друг по другу в командировках”. Она могла говорить с Йоханом о политике, революции и забавных наблюдениях маленького мальчика, ставшего ему почти родным. “Мы говорили о том, какой будет Германия, когда нацистская эра закончится, какой будет она при коммунизме”. Йохан был потрясен тем, что Гитлера после захвата власти и гонений против евреев поддерживает столько немцев из рабочего класса. “Я утратил веру в свой класс”, – говорил он. Они договорились отметить свою сотую радиограмму.

После встречи с Чу в Аньшане, в двух часах к югу на поезде, Урсула, заглянув на местный рынок, обратила внимание на мастера, чинившего фарфор: он напомнил ей ремесленника из Ханьчжоу, “пожилого мужчину с длинной тонкой бородкой”. Она заметила, что разбитую миску он собирал трясущимися руками. У них завязался сбивчивый разговор, и она спросила его о маленьком фарфоровом гонге, который он нес на палке. Старик взял его в руки. “Сегодня я работаю в последний раз, – сказал он. – У меня есть сыновья, внуки, правнуки, а теперь через три дня я лягу и умру”. Урсула на мгновение лишилась дара речи. Старик вложил гонг ей в руки. “Возьмите, – сказал он. – Вы проживете долгую жизнь”.

В тот вечер, вернувшись в Мукден, она рассказала Йохану историю о мастере, чинившем свою последнюю миску, и отдала ему в коллекцию тот маленький гонг, символ любви, обещавший долгую жизнь.