Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец

Йохан начал собирать передатчик – “Хартли” с тремя шкалами переключений. Он был опытным техником с проворными пальцами, бесконечным терпением и феноменальным умением сосредоточиться. “Ни разу он не взглянул на часы, ни разу не сделал перерыв”. Наконец передатчик был собран: громоздкая самодельная монструозная машина с тяжелым выпрямителем и трансформаторами, крупными радиолампами и катушками, сделанными из толстой медной проволоки, обмотанной вокруг пустых пивных бутылок. Радиодетали хранились на дне старого сундука из камфорного дерева под сделанной Йоханом фальшполкой, на которой лежали сложенные одеяла. Тщательного досмотра этот тайник бы не выдержал, но зато оборудование было скрыто от любопытных глаз прислуги. Под крышку Урсула положила перо. Так она сможет узнать, если кто-то откроет сундук. Последней задачей было разместить на крыше антенну Фукса: сторонний наблюдатель не нашел бы “никаких отличий от антенны” для обычного радиоприемника, но если бы кто-то увидел, как они ее монтируют, это могло привлечь лишнее внимание. Заниматься монтажом пришлось ночью. И Урсула попросила Йохана предоставить это ей.

Подождав, пока Миша уснет, Урсула выбралась на крышу через чердачное окно, прихватив с собой две бамбуковые палки и рюкзак с веревкой и мотком проволоки для антенны. К одной трубе она привязала первую палку, продев проволоку сквозь нее, как через бамбуковую иглу. Пройдя по коньку крыши со вторым бамбуком с пропущенной таким же образом проволокой, Урсула привязала его к противоположной трубе, надежно закрепив конец вокруг ее основания. “Отсюда едва были видны размытые контуры верхушек деревьев и крыш”. Потеряв на мгновение равновесие, она “оперлась на трубу, внушавшую доверие своим солидным видом”. Но затем допустила оплошность, “взглянув вниз, в бесконечную мрачную темноту”. Внезапно ее одолел страх. “Трусиха, – отчитала она сама себя. – Жалкая трусишка. С какой стати тут падать, сплошные фантазии”. Тут послышался Мишин плач. “Обычно мальчик спал крепко. Теперь же он истошно кричал”.

Пробравшись обратно по крыше, она сбросила рюкзак в чердачное окно и нырнула следом. Плач ребенка наверняка разбудил соседей. Миша, всхлипывая, сидел в кровати. “У меня газировка в пальцах”, – рыдал он. Мальчик отлежал руку. “Еще один аргумент против детей у профессиональных революционеров”, – удрученно размышляла Урсула, но не смогла сдержаться от смеха. Она терла маленькую Мишину ручку и гладила его по голове, пока он не успокоился.

После этого она вернулась на крышу.

К следующему вечеру приемник можно было испытывать. По предварительной договоренности выходить в эфир они могли только по ночам, в разное время и лишь на одной из двух согласованных частот, устанавливая связь с принимающей станцией Красной армии во Владивостоке под кодовым названием “Висбаден”. Урсула сидела за столом, Йохан соединял батареи, а она нервно настукивала краткое шифрованное сообщение. Несколько мгновений спустя поступило подтверждение, робкий сигнал на азбуке Морзе из далекой России, из Центра. “Мы радостно улыбнулись друг другу”.

Послания Урсулы ловила не только Красная армия. Днем и ночью японские самолеты-шпионы то и дело пролетали в небе, пытаясь засечь радиоволны: если две машины одновременно засекали сигнал, они могли определить местонахождение радиоприемника. При таком раскладе скоро могла нагрянуть японская тайная полиция, и дни Урсулы были бы сочтены.

Глава 9. Скитания

В дом по соседству въехал нацист.

Урсула меньше месяца прожила в своем коттедже, когда на вилле поселился новый жилец. Как сосед Ганс фон Шлевиц не мог не внушать тревоги: немецкий аристократ, торговец оружием и нацист со связями в высших кругах японской администрации. Да к тому же толстяк и пьяница. Урсула заочно уже готова была его возненавидеть и покинуть жилище при первых же признаках опасности.

Фон Шлевиц оказался обаятельным, любезным и ироничным человеком, живым доказательством, что политические и классовые враги бывают довольно остроумны и весьма полезны. Монархист старой закалки, представитель старинного рода, фон Шлевиц считал Гитлера неотесанным хамом и ненавидел нацистскую партию, членом которой стал исключительно из деловой целесообразности. Он был пузатым, лысым, компанейским, хитроватым и весьма забавным, “замечательным, очень остроумным рассказчиком”. Он прихрамывал – память о полученном в Вердене осколочном ранении. “Здесь штук тридцать стальных осколков”, – любил говорить он, похлопывая по упитанной ляжке. Он тесно сотрудничал с японскими военными в Маньчжурии, был исключительно словоохотлив, особенно в подпитии, что случалось нередко. “Если увидите меня где-нибудь и решите, что я чересчур много выпил, – говорил он ей, – сделайте одолжение, отведите меня домой”.