Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец

Опустив руку в карман пиджака, Урсула обнаружила там фотографию: Йохан приобнимал за бедра проститутку-китаянку. На снимке стояла дата – он был сделан пятью днями ранее в Шанхае.

Урсула не отрывая глаз смотрела на фотографию, когда в номер вошел Йохан с чайным подносом.

Увидев в ее руках снимок, Патра разразился виноватой, путаной и бесполезной речью, “обычным потоком банальностей, которые всегда произносят мужчины” в свое оправдание. – Это же просто сувенир, это ничего не значит, просто физическая потребность, все уже забыто, все из-за тебя, не надо было… и я бы не стал… это не имеет никакого отношения к моим чувствам к тебе… я больше никогда не… Хочешь – кричи на меня, хочешь – ударь… к чему раздувать из мухи…

И так далее.

Она ничего не ответила.

Позже они улеглись на большую кровать. “Мне пришлось лишь один раз сказать «оставь меня в покое»”, – писала она.

Патра быстро заснул. Урсула лежала без сна под звуки китайской речи и отдаленного стука фишек маджонга.

Всю долгую дорогу до Мукдена Миша сидел между Урсулой и Йоханом, болтая без умолку, пока поезд проносился мимо соевых полей и крохотных деревушек. Радиолампы были спрятаны в свернутых носках на самом дне чемодана. Йохан попытался взять Урсулу за руку:

– Этот глупый пустяк в Шанхае не должен все испортить. Это неважно… Ну же, стань опять веселой, как раньше.

Урсула ничего не ответила. “Я не видела смысла обвинять его в том, что мы совершенно не похожи и он не способен понять, как глубоко меня ранил”.

На границе японские пограничники досмотрели все чемоданы, вывалив все их содержимое на платформу. Йохан предусмотрительно засунул радиолампы между подушками сидений купе.

Мукден, старинный город, обнесенный крепостными стенами, был уменьшенной и более скромной копией Шанхая: лабиринт узких улочек и низких кирпичных домов, перемежавшихся внушительными муниципальными строениями. Большой обшарпанный город выплескивался за пределы крепостных стен. Иностранцы жили в собственном анклаве. Экспатрианты здесь были в более бедственном положении, доходы были значительно ниже, потому что конкуренцию иностранцам составляли нагрянувшие японцы. В Мукден стекался пестрый международный сброд: авантюристы, мелкие проходимцы, бродяги, пытавшиеся бежать от своего прошлого или искавшие нового будущего. Очередная жена, сбежавшая от несчастливого брака к любовнику, не вызывала особого любопытства. Город был наводнен торговцами опиумом, преступниками и проститутками. “У Йохана будет полно шансов пополнить свою фотоколлекцию”, – язвительно размышляла Урсула.

В гостинице “Ямато” пара распаковала вещи, специально оставив на виду для шпионов свои визитки “Рейнметал” и “Эванс и Ко”. В тот день Йохан отправился искать тайник для радиодеталей. Один чемодан Урсула оставила нераспакованным, обмотав замок тоненькой ниткой. Когда они вернулись с ужина, нить исчезла. В номере побывали ищейки. “В отеле мы не говорили ни о чем значительном”. Официанты ловили каждое их слово.

Изначально оговаривалось, что связь с партизанами, самая опасная часть предстоявшего задания, ляжет на плечи Урсулы. Генерал Берзин был категоричен: Патра “не должен подвергаться самому серьезному риску”. Как младшей по званию в их команде, Урсуле надлежало брать рискованные задачи на себя. Первый контакт был запланирован в 400 милях к северу от Мукдена, в Харбине. Йохан неожиданно заявил, что отправится туда вместо нее. Она спросила, почему он решил изменить оговоренную стратегию?

– Ну, ты можешь не выдержать, ты же женщина и мать.

– И об этом уже давно было известно, – колко парировала она. – Я возьму Мишу с собой.

– Ты потащишь маленького ребенка в такую долгую дорогу и оставишь его одного на несколько часов в гостинице? Это не обсуждается. Если ты поедешь, я останусь с Мишей.

Йохан заучил режим дня ребенка: во сколько его надо кормить, во что переодевать, сколько давать ложек рыбьего жира. “За Мишу можешь не волноваться, – говорил он. – Только вернись целой и невредимой”.

Урсуле не понравился Харбин, крупнейший город Маньчжурии, ставший приютом для тысяч белоэмигрантов, бежавших от революции. Разумеется, они заслуженно стали жертвами исторических событий, но, доведенные до крайней нищеты, вынужденные воровать, становиться рикшами и проститутками, они представляли жалкое зрелище. “Многие выпрашивали милостыню на перекрестках, – писала Урсула. – Из всех известных мне городов Харбин тех лет был самым мрачным”.