Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец

– Можно я отвечу по порядку? По-моему, чтобы быть приветливым к людям, незачем дожидаться бесклассового общества. Жизнерадостность – обратная сторона дружелюбия. И легкомыслие тут ни при чем. Если я подавлена, я стараюсь уединиться, чтобы не заражать других своим дурным настроением. Вы правы, мне нравится знакомиться с новыми людьми. Они мне очень интересны. Они бывают чудаковатые, забавные, грустные, дурные, достойные восхищения, у каждого своя судьба – обусловленная как окружением, так и их собственными усилиями. А теперь нелепый вопрос о платьях: у меня их всего четыре. Разумеется, мне нравится их носить. Разве вы не чувствуете, как приятно проститься с холодным мартом, сбросить с себя старую зимнюю одежду, внезапно очутившись среди южного лета, расхаживать в одежде без рукавов, без чулок, лежать на солнце, плавать в бассейне? Я думала, вы тоже получаете от всего этого удовольствие. Здесь можно радоваться каждой минуте. Это что касается мелочей, но остальные ваши обвинения куда серьезнее…

Патра прервал ее:

– Я перебью вас, я тоже радуюсь каждой минуте.

И ушел.

На следующий день пароход пристал в Коломбо. Они втроем сошли на берег, при виде обезьян на деревьях маленький мальчик визжал от восторга. Когда все расположились в кафе на возвышенности, откуда открывался вид на море, Миша вскарабкался к Йохану на колени.

В тот вечер на закате, когда лайнер выходил из порта, они снова стояли бок о бок, опершись на борт. “Наши руки соприкоснулись, мимолетно, как случается ненароком задеть соседа в людном поезде. Я отодвинула руку немного дальше”.

– Вам не нужно меня бояться, – сказал Патра.

– Разве?

Пауза.

– Уже поздно, мне нужно взглянуть, как там Миша.

– Вы еще вернетесь?

– Уже поздно.

– Я буду ждать здесь.

Когда она вернулась, Патра не спускал глаз с горизонта и не слышал, как она подошла.

Она подумала: ну давай же, пригладь его растрепавшиеся волосы.

Вместо этого она тихо стояла рядом с ним.

– Во многом это все моя вина, – сказала она, – но я не знаю, сколько я еще выдержу, если вы продолжите подобным образом меня оскорблять.

– Вы бы уехали, если бы могли? – спросил он.

– К чему думать о невозможном?

– А я бы вас не бросил.

Патра умолк, уставившись на большие волны. Но потом “поднял взгляд, пристально посмотрел на горизонт, потом на меня и убрал волосы с моего лица”.

Один этап был пройден.

Но что-то все равно ее сдерживало. Одного коллегу она любила и потеряла. “Я старалась не поддаваться атмосфере морского путешествия с его романтическими вечерами и постоянной близостью”. Скоро они приступят к совместной работе. Он был ее начальником. Во многих аспектах они были несовместимы. Она говорила себе: “Пусть лучше не будет никакого начала, чем тернистый путь без конца, ведь при совместной работе нам некуда будет деться друг от друга”. Ее непреодолимо к нему влекло, это была дурманящая смесь физического желания, запретной любви и обещания приключения.

Патра был настойчив, но терпелив:

– Я знаю, что между нами происходит что-то серьезное, но если вы так пока не считаете, я могу подождать.

Два разведчика плыли в Китай вести подпольную войну, в которой оба могли погибнуть. Остальные пассажиры “Конте Верде” видели лишь счастливых молодых людей, увлеченных друг другом.

Глава 8. Наш человек в Маньчжурии

Когда итальянский лайнер причалил к берегам Шанхая, Рудольф Гамбургер ждал у пристани. За несколько месяцев без Урсулы и Миши он измучился от одиночества. С головой окунувшись в архитектурные проекты и мебельный бизнес, Руди опасался, что они уехали навсегда. Но вот они вернулись – его белокурый сын, не выпускавший из рук мяча, и жена, которой так шло белое платье без рукавов и округлившаяся в России фигура. Вне себя от радости, он отвез их на авеню Жоффра. Семья вновь была в полном составе. Патра, не привлекая к себе лишнего внимания, отправился в отель.

Счастье Руди продлилось всего несколько часов.

“Было нелегко сказать, что мы приехали лишь навестить его”, – писала впоследствии Урсула. Они с Мишей должны были вскоре отправиться на север, в Маньчжурию, объяснила она мужу как можно мягче, и поедут туда не одни.

Любой другой мужчина стал бы упрекать и возражать, потребовал бы, чтобы она оставила Мишу с ним, швырялся бы посудой, угрожал судом. Руди же принял печальные новости, сохранив самообладание. “Он был очень удручен, но, как всегда, спокоен”. Однако идея окончательного разрыва категорически претила ему: он не хотел терять ни сына, ни жену. По-своему в упорстве Руди не уступал Урсуле. “Руди обладал особой настойчивостью, которую трудно было заподозрить в этом внешне мягком человеке, – писала она. – Он ни в чем не упрекал меня и не чинил препятствий; он смирился даже с тем, что я, возможно, буду жить в Мукдене не одна”.