Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец

“Важные данные остаются без дела”, – сообщил он Урсуле. Теоретически активный шпионаж против Германии должен был быть приостановлен в рамках пакта между Германией и СССР, но команда Радо продолжала сбор важных военных разведданных. “«Геопресс» – надежная крыша, и местные власти ни о чем не подозревают, – сообщил Радо Урсуле. – Мы до сих пор регулярно получаем информацию, но она попросту складируется, потому что у меня нет способа передать ее в Центр. Нам необходим передатчик, опытные радисты и квартира или дом, откуда можно было бы выходить на связь. Нам нужен шифр, а также часы передачи и приема. Существует масса проблем, как видите, и их следует решить в срочном порядке”.

“Я практически ничего не знал о Соне, – писал Радо. – Я не имел понятия, ни где она живет, ни с кем работает и какого рода разведданные собирает. Правила конспирации не позволяли мне задавать ей подобные вопросы. Две наши группы – моя и Сонина – действовали независимо друг от друга и совершенно изолированно, пока обстоятельства не вынудили нас установить контакт”.

Урсула извлекла свой передатчик из лесного укрытия. Радо писал свои донесения на папиросной бумаге, не шифруя их, после чего подавал условный сигнал – чертил белым мелом крест на перекрестке в Женеве. Урсула внимательно наблюдала за местностью, перед тем как забрать посылку из “тайника”, как назывались надежные места для передачи посланий, – небольшой ниши под перилами на лестничной клетке рядом с квартирой через дорогу. Потом она складывала папиросную бумагу в большой ручной фонарь, который Лен приспособил для этого, вынув одну из двух батарей, изменив схему и установив лампочку меньшей мощности: фонарь светил немного тусклее, зато в него помещались несколько листов папиросной бумаги. В “Кротовом холме” Урсула шифровала донесения, отправляла их ночью в Москву, расшифровывала ответы и доставляла их Радо в другой тайник в Женеве.

Объем работы у Радо был феноменальный; Урсула вновь почувствовала себя нужной. “Будучи так занята, я бы была счастлива – если бы источников волнения было меньше”, – писала она.

Швейцария оказалась фактически изолирована от остальной Европы, а угроза вторжения Германии усугубляла экономическое положение. Швейцарские власти предупреждали, что, стоит хотя бы одному немецкому солдату пересечь границу, армия уничтожит промышленную инфраструктуру страны и будет вести партизанскую войну в горах. Радо писал: “В ходу была горькая шутка, что Швейцария превратилась в самую большую тюрьму в мире. Четыре миллиона человек оказались окружены со всех сторон Гитлером и Муссолини. Рядом с Женевой оставался открыт лишь узкий коридор для транспорта через неоккупированную зону Петена, [и] ожидалось, что даже этот проход через вишистскую Францию – а стало быть, и через Испанию или Португалию в Англию или Соединенные Штаты – однажды закроют”.

Другой источник беспокойства Урсулы находился ближе к дому. Ольга Мут вела себя все более непредсказуемо. Она отказывалась разлучаться с Ниной, сквозь зубы разговаривала с Леном и непрестанно препиралась с Мишей. Урсула писала родителям: “Если кто-то хвалит Мишу, Олло немедленно перечит и переводит разговор на Нину”. Однажды Урсула болтала на кухне со своей пожилой подругой Лилиан Якоби, а Олло тихо шила в уголке. Лилиан только что получила визу в Великобританию, куда как беженец уже уехал ее сын. В скором времени она тоже должна была выбраться из Швейцарии и призывала Урсулу последовать ее примеру: “Вы сидите в мышеловке, которая вот-вот захлопнется, стоит здесь появиться нацистам. Даже не думай, что им будет дело до твоих бумаг. Ты должна уехать – ради детей. Даже несмотря на войну, в Англии ты будешь в большей безопасности”.

В этот момент Олло вскочила с криком и, рыдая, понеслась наверх. Зайдя к ней, Урсула застала ее на кровати, она была бледна, дрожала и уставилась в потолок.

– Что с тобой, ты заболела?

– Я не больна, но я все понимаю, – отвечала она.

– О чем это ты?

Олло присела и похлопала ладонью по краю кровати.

– Ты считала меня за дуру, но я тебе не позволю. И не строй из себя невинность. Ты все спланировала и думала, я не замечу, пока не станет уже слишком поздно. Но ты ошибалась!

– Я все равно не понимаю, о чем ты, – отвечала Урсула, пораженная этим натиском.

– Все ты прекрасно знаешь: тебе нужен был новый паспорт, чтобы выбраться отсюда с детьми. Хочешь уехать с ними и Леном в Англию и бросить меня здесь одну, без Нины, потому что, как немка, я не могу с ними поехать. И это вся твоя благодарность!