— Лечащему врачу надо доверять на все сто! А то и на двести!
— Дорогой Михаил Львович. Сам знаешь — у тебя золотые руки…
— Спасибо.
— Я благодарен им за всё — и, в первую очередь, за то, что даже после такой сложнейшей операции, пребываю в здравом уме и могу свободно, не напрягаясь, излагать свои — иногда неординарные — мысли!
— Прекрасно.
— Так вот. Этот самый, присущий мне здравый ум как раз и подсказывает, что пришла пора прощаться с мирской жизнью.
— Федя, родной…
— Только не надо ля-ля, Миша… Впереди у нас — целая вечность! Что может быть прекраснее?
— На тот свет мы всегда успеем, — поспешил принять сторону доктора Плечов. — А пока… И здесь — на Земле — дел невпроворот. По самое горло.
— Согласен! — Профессор Фролушкин попытался приподнять туловище. Не получилось. — Вот видите: полная недееспособность. Ну да ладно… Идите — поболтайте немного за моей широкой спиной, господа заговорщики! Потом выскажете своё мнение.
— Разрешите представиться, старший лейтенант госбезопасности Савицкий! — приложив руку к околышу фуражки, бодро отрапортовал Леонтий, преданно заглядывая в глаза знаменитому эскулапу, следом за Ярой вышедшему в коридор.
— Очень приятно. Доктор Лычковский.
— Михаил Львович… Дорогой! Как же я мечтал встретиться с вами!
— Мы с вами знакомы?
— Никак нет. Но теперь будем, не так ли?
— Логично.
— Я ведь по первому образованию — фельдшер. И уже много лет собираю различные истории о деятельности белорусских лекарей. Чтобы потом печатать их в различных рабочих газетах. Под псевдонимом, конечно. Хобби у меня такое.
— Похвально! От меня что требуется?
— Вы ведь стажировались у самого Мечникова, не правда ли?
— Так точно. У Ильи Ильича, Нобелевского лауреата в области медицины.
— Вот-вот… О вашем высочайшем хирургическом искусстве в Белоруссии слагают легенды.
— Спасибо за комплимент.
— Взять хотя бы случай с небезызвестным Аароном Гдалем из Городеи[35].
— Вы даже о таком знаете?
— А как же, дорогой Михаил Львович, а как же! О той истории писали все польские газеты!
— И где ж вам посчастливилось их читать?
— В советском Минске.
— Да?
— Да… Работа, знаете ли, у нас такая.
— Понял.
— Я, с вашего позволения, вернусь к тому замечательному эпизоду ещё раз.
— Зачем?
— Напишу статью — и отправлю по почте в «Медицинский работник».
— Что это за чудо? — искренне удивился Лычковский, совершенно не следивший за отечественной периодикой — в отличие от международной.
— Под таким названием два года тому назад в столице нашей Родины возобновили выпуск знаменитой «Медицинской газеты».
— А…
— Ради бога, не подумайте обо мне плохо. Если какой-то печатный орган вам не очень нравится или чем-то не устраивает, я могу запросто написать и в «Известия», и в «Правду».
— А в «The Boston Medical and Surgical Journal»[36] — слабо?
— Куда-куда?
— Мне всё равно. А вам, дорогой товарищ Ярослав?
— Я только «за», — неуверенно протянул Плечов, честно говоря, очень сомневавшийся в существовании журналистского таланта у своего «телохранителя». — Жители нашей великой столицы имеют право знать, какие светила медицины практикуют в глухой, казалось бы, провинции…
— Значит, предложение принято, — многозначительно подытожил Михаил Львович. — Но его выполнение желательно отложить. Хотя бы на денёк: работа!
— Что стоишь как вкопанный, Леонтий Михайлович? Оставь нас ненадолго. Хотя бы на несколько минут.
— Но…
— Никаких «но»… Слыхал ведь? В следующий раз товарищ доктор непременно уделит тебе максимум своего драгоценного внимания. Только блокнот не забудь взять. И карандаш поострее заточить.
— Приходите, пожалуйста, завтра в тринадцать ноль-ноль, — улыбнулся Михаил Львович. — Заодно и пообедаем.
— Спасибо за приглашение! — расплылось-растянулось в счастливой улыбке обычно строгое и сосредоточенное лицо чекиста.
Лычковский обнял Ярослава за талию и повёл по длинному больничному коридору, не останавливаясь и ни на миг не умолкая.
— Вот, что я вам скажу, молодой человек, — состояние вашего отца далеко не столь оптимистично, как кажется ему самому. Пулю я, естественно, извлёк, но, вследствие повреждения крупных сосудов и — особенно — тяжёлого ранения лёгкого, образовался так называемый гемопневмоторакс, то есть в плевральной плоскости собралась не только кровь, но также и воздух.
— Бога ради — ещё раз, только человеческим языком. Сделайте лёгонькую поправку на йододефицитность моего несчастного организма.
— Не наговаривайте на себя — на идиота вы точно не похожи.
— И чем чреват этот гемо… пневмо…?
— Внезапной смертью. Конечно, Федька — фрукт ещё тот и так просто не сдастся.
— Федька?
— Да-да, не удивляйтесь: наши отцы одно время вместе работали в Несвижской гимназии, дружили семьями, сообща проводили редкие выходные. А мы с Федькой вообще были «не разлей вода»: гоняли мяч, били из рогаток белок, неимоверно расплодившихся в городском парке, вместе противостояли обнаглевшим соседским ребятишкам, часто залезавшим в наш общий огород…
— Теперь всё ясно. Значит, лишний раз упрашивать вас сделать для него всё возможное и невозможное — не имеет никакого смысла?
— Абсолютно верно, мой юный друг.