агланолн

Из мыслей Балмара было ясно: Харт самодостаточен и неуязвим. Раз так, то даже в случае гибели Вселенной, он сможет уцелеть. А значит, из всех, кто попался на пути Расина, Харт – самое незаинтересованное лицо. Ему, может даже, безразлично, будет ли остановлен Захватчик или нет.

Что же тогда заставило Харта придти на помощь Вадиму?

Можно сделать допущение: это – некоторое чувство справедливости иновселенского судьи.

Ладно.

Допустим, так. Вселенная – громадный живой организм – в опасности. Его пожирает неведомый вирус. Обычный иммунитет (службы охраны Хомофара) бессилен. И вот на помощь приходят скрытые резервы.

С тех пор, как Расин добрался до Кантарата и скинул с плеч груз послания, которой тащил сквозь миры так же инстинктивно, как муравей тащит веточку в муравейник, в нем проснулось новое сознание.

Он движется, стиснув зубы, вперед и не задает лишних вопросов. Так на своем пути не задает вопросов фагоцит – клетка, которая пробуждается, чтобы выполнить охранительную миссию, когда в организм внедряется чужеродное тело.

В противовес терпимости и бессилию Кантарата.

Глава 31

– Вадим, – Доэ оторвала его от мыслей. – Видишь те острые скалы?

Они подлетали к сигнальному уровню.

Расин осмотрелся. Отсюда открывался великолепный вид на горный хребет.

– Туда, – сказала Доэ.

Когда посадка была совершена, Расин понял, насколько ошибался в размерах. Если за единицу измерения принимать собственный рост и допустить, что сейчас его значение около ста восьмидесяти сантиметров, то возможно предположить, что высота гор – не сотни, и даже не тысячи, а десятки тысяч километров.

Они остановились на небольшой горизонтальной площадке.

– В этих скалах полно старых пещер, – пояснила Доэ. – Когда начинается сезон ураганов, снежные звери опускаются вниз и зарываются в сугробы, а пещеры заносит снегом. Потом снежные звери выходят наружу и роют новые пещеры. Нам надо поискать место, где кровь выходит на поверхность.

– Кровь?!

– Ну… розовые кристаллы, как ты их назвал. Харт говорил: это кровь Вселенной.

Доэ оттолкнулась и полетела вниз. Расин последовал за ней.

Им пришлось потратить на поиски проплешины добрых два часа. Имелся бы в сердце Мегафара источник света, найти породу было бы легче. Но, поскольку все здесь светилось лишь внутренним светом, в рельефе отсутствовали тени.

И все же Вадим с многокилометрового расстояния высмотрел крошечный клочок грунта розового цвета.

Совершив посадку на этом участке, Доэ тут же припала ухом к поверхности.

– Что ты делаешь? – спросил Вадим.

– Если приложить ухо, можно услышать снежных зверей, если они поблизости добывают кровь.

Она выпрямилась.

– В этой скале их нет.

Доэ вытянула руки. В каждой было по кристаллу.

– Теперь смотри, – сказала она.

Кристаллы потеряли форму и потекли, но ни одна капля не упала вниз. Сизоватая амальгама покрыла кисти. Пальцы сделались толще и казались отлитыми из серебристого сплава.

Доэ пошевелила пальцами, бросила взгляд себе под ноги, быстро нагнулась и, подхватив кристалл, снова протянула руку.

Щелк! – кристалл рассыпался в тонкий порошок.

– Конечно, это не показательно, – сказала она. – Камешки слишком хрупкие. Но, если покрыть этим все тело, ледяные камешки разлетаются, а тебе – ничего! И не только. Такой рукой можно пробить стену колодца, по которой ты прилетел к ледяному сердцу Мегафара.

– Скажи, Доэ, – Вадим неожиданно испытал тревогу, – как ты восполняла потери, когда летела по колодцу?

– Я по колодцу не летела, – отрезала она.

Доэ научила Вадима покрывать себя защитной оболочкой. Через полчаса оба стояли друг против друга с ног до головы залитые сплавом.

– Куда теперь? – спросил Расин чужим басовитым голосом: сплав покрыл не только поверхность тела, он проник в ротовую полость, гортань, окутал голосовые связки.

– В Алехар, – глухо пророкотала Доэ.

Путь в Алехар пролегал через толщу черни. Расин знал это, но выспрашивать у Доэ подробности – значит показывать свое невежество.

Дважды они теряли друг друга: оба раза при пересечении пространственно-безвременных пластов. Доэ владела несколькими способами передвижения по Глубине. Скоро она приспособилась к манере Вадима пересекать пласты мгновенно.

Ледяное сердце постепенно уменьшалось, превратилось в дыню, потом в яблоко, затем в горошину.

Полет продолжался около десяти тысяч секунд.

Иногда они разговаривали между собой, но разговор всякий раз сводился к тому, что длительность полета истончает защитную оболочку. Поэтому надо увеличить скорость, для которой разговоры – лишняя помеха.

Чем больше они удалялись от сигнального уровня, тем сильнее давила на уши отрицательная тишина. Не сравнимо с физическим чувством, не поддается описанию. Из слов, которыми владел Расин, подходили смерть, агония, небытие.

Если во всех уровнях, которые Вадиму довелось посетить, – и в том провале, когда он перемещался из Трифара в Пустыню и даже в колодце – во всех этих фарах была определенная преемственность. Приближаясь к толще черни, Вадим испытывал чувство утраты всего-что-знакомо.

– Иное понимание, – пробасила Доэ, ощутив его напряжение. – Не пытайся ничего осмыслить.