Агнесса среди волков

Я уже выехала за кольцевую, Ленинский проспект плавно перешел в Киевское шоссе. До Внукова трасса прекрасная, несмотря на мокрый асфальт, можно попробовать увеличить скорость. Сто, сто двадцать километров в час… Куда до нас какому-нибудь «БМВ»! Правда, на ста двадцати началась такая вибрация, что я побоялась, как бы мы не потеряли половину деталей, и немного снизила скорость. Тем более что с неба стала падать какая-то крупа, и видимость резко ухудшилась. Этого еще мне не хватало! Только бы не пропустить поворот на Крекшино… По счастью, я хорошо знала эту дорогу. Вот и нужный мне поворот, и передо мной стала дилемма: снижать ли мне скорость и ехать до Минского шоссе медленно, это все-таки извилистая бетонка, а не трасса, или не снижать, вряд ли какой-нибудь сумасшедший попадется здесь в такое время и в такую погоду. Пока я решала для себя этот вопрос, я со скоростью сто десять километров в час оказалась уже на Минке. Еще немного — и будет Голицыно, а там и поворот на Звенигород… Правда, мне предстоит преодолеть еще три железнодорожных переезда… нет, не три — пять, но два из них практически всегда открыты — надеюсь, они меня сейчас не задержат.

И я в тот вечер во второй раз побила все рекорды — на этот раз по автокроссу на машинах старше десяти лет. Юра мне как-то говорил, что мотор для 412-го «Москвича» был создан по образцу и подобию двигателя «БМВ», и я сегодня об этом вспомнила. Мой конь вел себя идеально, как будто чувствовал важность поставленной перед ним задачи. Вот уже и село Введенское, теперь главное — не проехать мимо нужного мне ответвления шоссе. Рытвины, ямы… Впрочем, такая дорога началась как раз тогда, когда мы съехали с основной трассы и нырнули в темноту.

Но вот уже и «Кедр» — глухой забор, одинокий фонарь горит у затворенных главных ворот, бледный свет от него почти ничего не освещает. Как я попаду внутрь? Где-то дальше, насколько я помню, должны быть еще одни ворота — не парадные, а служебные, куда заезжали грузовики, привозившие продовольствие для кухни и буфета.

Я доехала до них и припарковала свой автомобильчик под самым забором. Ворота были заперты на замок, но рядом с ними я обнаружила калитку и, без труда размотав проволоку, на которую она вместо замка была закрыта, вошла на территорию пансионата. Меня поразило то, что здесь было темно и пусто. Еще в сентябре в отдельном флигеле справа от основного здания работал круглосуточный бар, а рядом с ним три раза в неделю крутили дискотеку, на которой отрывались в основном не обитатели пансионата, люди солидные, а местные жители. Мы с Юрой, прогуливаясь перед сном, из любопытства как-то раз сунули туда нос — и тут же отпрянули, так там воняло «травкой». А по освещенным дорожкам-аллеям чинно прогуливались парочки и куда менее чинно — компании подвыпивших сопляков, с которыми всеми силами боролась администрация пансионата, но судя по всему, силы были не равны, правда, к отдыхающим местные хулиганы не приставали. Теперь же все как будто вымерло… Непроглядный мрак — ни звездочки, небо сплошь затянуто тучами, и главное, тишина, абсолютная тишина. Наверное, дела «Кедра» плохи, раз в октябре им пришлось закрыть бар, подумала я. Тем более что и в самом здании окон, в которых горел свет, было мало, слишком мало для процветания.

Где же может быть Виолетта? После тех сентябрьских переговоров с французами брат мне как-то между прочим сказал, что Аргамакову так понравилось под Звенигородом, что он забронировал в «Кедре» те самые номера на третьем этаже, в которых жили он и Виолетта. Действительно, насколько я помню, окна их «люксов» выходили на Москву-реку, и из них открывался вид на купола знаменитого монастыря, скрытого за очередным изгибом реки. Если Виолетта в «Кедре», то скорее всего она в одном из этих номеров. Однако не стоит спрашивать о ней у портье — тем более что его еще надо найти. Нет, лучше посмотреть на эти окна и проверить, горит ли в них свет.

Освещая себе дорогу маломощным фонариком — он лежал у меня в бардачке, — я по едва заметной тропинке добралась до основного здания и обогнула его. С этой стороны дома освещенных окон было еще меньше. Отойдя чуть подальше от стены, я попыталась охватить взглядом весь третий этаж. Какие же окна принадлежат комнатам Аргамаковых? Я напрягла свою память и принялась мысленно считать. Лестничный пролет… вот он. От него и будем плясать. В этом ряду справа от лестницы шли два номера — простые, в них должно быть по одному окну, затем самый роскошный «люкс», номер 311, из нескольких помещений с тремя окнами — эти окна слепы, значит, в номере Аргамакова никого нет… А следующие два окна принадлежат уже номеру 313, где жила Виолетта; одно из них выходит на балкон, и оно кажется совсем темным, а второе слабо светится, как будто там горит одна только настольная лампа. Я почувствовала, как в левой стороне груди у меня что-то громко застучало, как будто сердце слегка сбилось с ритма. Что происходит там, в этой комнате?