Агнец. Евангелие от Шмяка, друга детства Иисуса Христа

Ударом сапога Радость выбила из его кулака нож. Я обхватил Джоша за плечи и оттолкнул его на всякий случай подальше.

— Тебе лучше набрать дистанцию, пока он снова не прозреет.

— Но я же хотел помочь, — сказал Джошуа. — Ослеплять его было ошибкой.

— Джош, ему наплевать. Он одно знает: ты — враг. И он должен тебя уничтожить.

— Я уже сам не понимаю, что делаю. Даже когда стараюсь совершить что-то хорошее, все идет наперекосяк.

— Нам нужно ехать, — сказала Радость.

Она взяла Джоша за одну руку, я за другую, и мы увели его, пока охранник не собрался с силами для третьего приступа.

У Радости был с собой список того, что требовалось привезти Валтасару в крепость, поэтому некоторое время мы искали большие корзины минерала под названием киноварь, из которого добывают ртуть, а также какие-то специи и красители. Джошуа бродил за нами по рынку в неком оцепенении, пока мы не набрели на торговца черными бобами, из которых в Антиохии делали темный напиток.

— Купи мне таких, — попросил Джошуа. — Радость, купи хоть немного.

Она послушалась, и Джош прижимал к себе мешок бобов, как младенца, всю дорогу до крепости. Ббльшую часть пути мы проделали в молчании, но когда зашло солнце, а мы уже почти достигли тропы на плато, Радость галопом подскакала ко мне.

— Как он это сделал? — спросила она. — Что?

— Я видела, как он исцелил глаза того человека. Как он это сделал? Я знаю много видов волшбы, но никаких чар он не насылал и никаких зелий не смешивал.

— О, это очень могущественная волшба, — ответил я и на всякий случай оглянулся — проверить, слышит ли меня Джош. Тот ехал в обнимку с мешком бобов и что-то бормотал себе под нос, как он, собственно, и делал всю дорогу. Молился, видимо.

— Расскажи мне, как это делается, — сказала Радость. — Я спросила у Джошуа, но он только поет, точно его по голове огрели.

— Что ж, я бы тебе об этом поведал, но ты должна мне рассказать, что находится за железной дверью.

— Так не выйдет, но мы бы могли договориться об ином обмене. — Она откинула с лица хвост тюрбана и улыбнулась. В лунном свете Радость была ошеломительно прекрасна, даже в мужской одежде. — Мне ведома тысяча способов доставить мужчине наслаждение — причем это лишь то, что известно лично мне. У других девушек — столько трюков, сколько они пожелают тебе показать.

— Да, но к чему они мне? Зачем мне знать, как ублажать мужчин?

Радость сорвала с головы тюрбан и хлестнула меня по затылку. В ночь отлетело облачко пыли.

— Ты глупый, синий, и в следующий раз я точно отравлю тебя чем-нибудь без противоядия.

Даже мудрую и непостижимую Радость, оказывается, можно довести до бешенства. Я улыбнулся.

— Я приму твои убогие дары, — изрек я со всею помпезностью, на какую способен отрок моих лет. — Вернувшись, я обучу тебя великой тайне нашего волшебства. Тайну эту изобрел я сам. Мы называем ее сарказмом.

— Давайте сварим кофе, когда вернемся, — сказал Джошуа.

Такая себе задачка — в красках расписать процесс, которым Джошуа вернул охраннику зрение, особенно если учитывать, что сам я понятия не имел, как он это сделал. Но путем тщательной дезинформации, запуд-ривания, уверток, вероломства и наглых врак мне удалось обменять это незнание на целые месяцы неистового полирования моего пестика прекрасной Радостью и ее привлекательными соратницами. Временами жажда разведать, что же таится за железной дверью, а также разгадать прочие загадки Валтасаровой крепости умерялась, и я вполне довольствовался уроками, что задавал мне чародей днем, и предельным растяжением своей фантазии всевозможными математическими комбинациями ночью. Единственный недостаток: узнай Валтасар, что я тоже угощаюсь чарами его наложниц, он бы меня убил. Но разве стибренный плод не слаще от самого акта покражи? О, быть юным и влюбленным (в восемь китайских наложниц сразу)!

Джош тем временем относился к своим занятиям со свойственным ему усердием, в немалой степени подкрепленным кофе, который он пил каждое утро, пока не начинал от избытка сил подпрыгивать на полу.

— Ты только погляди, а, Шмяк? Когда учителю Конфуцию задали вопрос, он ответил: «Воздай увечье справедливостью, а доброту — добротой». А вот Лао-цзы говорит: «Воздай увечье добротой». Разве не видишь? — И Джошуа пускался в пляс, за ним по полу тащились свитки, и он надеялся, что я разделю его восторг от древних текстов.

Я пытался. Честное слово.

— Нет, не вижу. Тора говорит: «око за око и зуб за зуб». Вот это и есть справедливость.

— Вот именно. Мне кажется, Лао-цзы прав. Доброта предшествует справедливости. Если стремишься к справедливости через наказание, только порождаешь больше страданий. Разве это правильно? Это же откровение!

— А я сегодня научился кипятить козлиную мочу и делать из нее взрывчатку, — сообщил я.

— Тоже неплохо, — одобрил Джошуа.