Агнец. Евангелие от Шмяка, друга детства Иисуса Христа

На следующее утро монах Номер Семь разбудил нас с Джошем, отлупив по пяткам бамбуковой тростью. К своей чести, Номер Семь улыбался, когда я наконец продрал глаза, но это слабое утешение. Номер Семь был низкоросл, худ, с высокими скулами и широко посаженными глазами. На нем была длинная оранжевая тога, сотканная из грубого хлопка, и никакой обуви. Выбрит начисто, голова — тоже, если не считать жиденького хвостика волос, начинавшегося на макушке и перевязанного бечевкой. Возраст — какой угодно, от семнадцати до тридцати пяти, не вычислишь. (Если захочется представить себе монахов со Второго по Шестой, а также с Восьмого по Двадцатый, вообразите Номер Семь девятнадцать раз. По крайней мере, такими они казались мне первые несколько месяцев. Впоследствии, и я в этом глубоко уверен, не будь мы с Джошем — монахи Двадцать Один и Двадцать Два — выше ростом и круглее глазом, мы бы тоже подошли под такое описание. Когда пытаешься сбросить узы эго, уникальная внешность — помеха. Именно поэтому придумали то, что называется «униформой». Но я забегаю вперед.)

Номер Семь подвел нас к окну, которое явно использовали как латрину, подождал, пока мы закончим свои дела, а потом доставил нас в небольшую комнату, где в анатомически немыслимой позе, скрестив ноги, перед низеньким столиком сидел Гаспар. Монах поклонился и вышел, а Гаспар пригласил нас сесть — снова на нашем родном арамейском.

Мы уселись на полу… Нет, не так: на самом деле мы не уселись, мы прилегли на бок, опираясь на локоть, как возлежали бы за низкими столами дома. Сели мы только после того, как Гаспар извлек из-под столика бамбуковую трость и движеньем стремительным, как бросок кобры, звезданул нас обоих по головам.

— Я сказал, сесть! Мы сели.

— Есусе… — вздохнул я, потирая быстро вспухшую над ухом шишку.

— Слушайте, — сказал Гаспар и воздел свою палку, дабы подчеркнуть то, что он имеет в виду.

Мы прислушались так, словно весь звук в мире через минуту выключают навсегда, а нам хотелось запастись им на всю оставшуюся жизнь. Кажется, я даже перестал дышать ненадолго.

— Хорошо. — Гаспар отложил палку и разлил чай по трем безыскусственным мисочкам.

Мы посмотрели на чай, исходивший паром, — просто посмотрели. Гаспар залился младенческим смехом, вся суровость и властность, явленные на его лице секунду назад, пропали. Он мог быть нашим добрым дядюшкой. В действительности, если б не индийские черты лица, он сильно напоминал мне Иосифа, отчима Джоша.

— Никакого Мессии. — Гаспар снова перешел на китайский. — Понятно?

— Да, — ответили хором мы с Джошуа.

В тот же миг палка одним концом оказалась в руке Гаспара, а другим охаживала Джоша по голове. Я и сам прикрылся, однако мне не досталось.

— Я ударил Мессию? — спросил Джоша Гаспар.

Похоже, друг мой весьма озадачился. Он задумался, потирая шишку на голове, и тут второй удар пришелся ему в другое ухо. Жесткий треск разнесся по всей комнатке.

— Я ударил Мессию? — повторил Гаспар. Темно-карие глаза Джоша не выражали ни боли, ни страха — одно смятение, причем — глубокое. Недоумение агнца, которому храмовый жрец только что перерезал глотку.

Палка снова просвистела в воздухе, но на сей раз я поймал ее в полузамахе, вывернул из руки Гаспара и метнул в оконце у него за спиной. Потом быстро сложил руки и уставился на столик перед собой.

— Покорнейше прошу прощения, учитель, — сказал я, — но если ты ударишь его еще раз, я тебя убью.

Гаспар встал, но я боялся взглянуть на него (да и на Джоша, вообще говоря, — тоже).

— Эго, — произнес монах. И вышел из комнаты, не добавив больше ни слова.

Несколько времени мы с Джошем сидели в тишине, думая и потирая шишки. Интересная, конечно, поездочка, и все такое, но Джошуа не научится быть Мессией у человека, что лупит его палкой всякий раз, когда упоминается это слово. Мы ж сюда учиться на Мессию приехали, предполагал я. Что ж, вперед. Я выпил миску чая, предложенную мне, затем — ту, что осталась от Гаспара.

— Двух умников прошли, остался третий, — сказал я. — Перед дорогой нам бы лучше где-нибудь позавтракать.

Джошуа посмотрел на меня так же озадаченно, как несколько минут назад — на Гаспара:

— Думаешь, ему очень нужна эта палка?

Монах Номер Семь вручил нам котомки, низко поклонился, юркнул в монастырь и закрыл за собой ворота, а мы с Джошем остались на том же самом месте — возле гонга. Ясное свежее утро. Внизу, над деревенскими очагами, поднимались дымки.

— Надо было еды потребовать, — сказал я. — До деревни путь неблизкий.

— Я никуда не пойду, — ответил Джош.

— Шутишь, да?

— Мне нужно многому здесь научиться.

— Например, как получать палкой по голове.

— Может, и это.

— Не думаю, что Гаспар впустит меня обратно. Кажется, он мной не особо доволен.

— Еще бы. Ты грозился его убить.

— Не грозился, а предупредил. Есть разница.

— Так ты, значит, не останешься?