Агнец на заклание

— Бедняжка, он чувствует, что как отец потерпел крах. Именно из-за этого он так неприступен сейчас на вид. А как он будет себя вести, когда она ему скажет, что не выйдет за него замуж?

Но Элис попыталась отбросить эту мысль и встала.

— Я вернусь через десять минут.

Элис не могла уехать, не повидав Кэтрин Торп и не сказав ей, что Камилла в безопасности. Она уверенно постучала в дверь сорок шестого номера и весело толкнула ее, не ожидая разрешения войти.

Перед ней вытянулась рука, преграждающая путь. Миссис Джоббетт.

— Что вы хотите? — Ее тяжелый, взгляд остановил Элис.

Элис отпрянула. Затем» не показывая испуга, она сказала:

— Я хочу сообщить мисс Торп, что ее подруга Камилла в безопасности. Она обрадуется новости.

Миссис Джоббетт решилась и широко раскрыла дверь, указывая на кровать.

— Вы, мисс. Если вы думаете, что она чему-то обрадуется, попытайтесь.

Элис пересекла комнату и встала возле кровати, глядя в красивые пустые глаза Кэтрин Торп. Девушка сцепила пальцы и бормотала детскую молитву:

— А теперь я лягу спать.

Даже голос был детским, хныкающим.

Миссис Джоббетт стояла рядом.

— Ну? — сказала она.

— О бедняжка! И часто с ней такое?

— Весьма.

— Но почему мистер Торп ничего не сказал мне? Я никогда бы не вмешивалась…

— Это все из-за гордости. Торпы очень хорошая семья. И они не хотели, чтобы про это болтали.

Вот так постоянно колесить по миру, подумала Элис с жалостью. Дарить дорогие подарки тем, кто об этом знает, чтобы не распускали язык. Теперь она поняла, откуда такая печаль во взгляде Дэлтона Торпа. Он просто фанатически защищал свою красивую сестру.

— А теперь я лягу спать, — бубнила Кэтрин. И Камилла знала про это, она писала: «Я же дала обещание…» Но все равно получила подарок — шубу. И Тотти знала, и крепко держала язык за зубами. Теперь и она, Элис, знает. Но это уже неважно, Торпы уезжают.

— Когда она нормальная, она такая же здравомыслящая, как вы и я, — сказала миссис Джоббетт. — Поэтому он держит ее взаперти. В последний раз она долго была нормальной, исчезновение Камиллы Мейсон вызвало этот приступ. Она обожала ту девушку, каждый день писала ей письма. Мисс Мейсон вела себя прекрасно, но исчезла без единого слова.

Значит, та страстная записка — «Я скучаю по тебе» — написана Кэтрин.

— Нет смысла говорить с ней, мисс. Она все равно ничего не поймет.

— Мне очень жаль. Я вспоминаю, как Кэтрин хотелось нарядить Маргарет, будто та была куклой. Я очень сожалею…

Глава 18

Деревья по обеим сторонам дороги скрывали солнце, и серая узкая лента вилась, как вставка на зеленом платье. Толстые голуби тяжело летали, удовлетворенно воркуя над изумрудными папоротниками с волосатыми, как гориллы, стволами. Запах сырости от листьев, озеро, сверкающее, как разбитое стекло, солнце, ныряющее в низкие облака. Мотор ревел на головокружительных поворотах дороги.

Странно, но от прохладной, пахнущей сыростью зелени уверенность Элис исчезла. Она снова возвращалась в неизвестность, ее одолевали дурные предчувствия того дня, когда она впервые появилась на пороге коттеджа, бесполезно стуча в дверь, которую ей никто не открыл. Как она могла поверить, что сейчас Камилла вернулась?

С тех пор как они выехали из Хокитики, Дандас не произнес ни слова. Он вцепился в руль, и его толстые сильные пальцы сжимали его крепче, чем надо. Он гнал машину, и Элис чувствовала, как голова у нее кружится от поворотов.

Она откинулась назад и заставила себя думать о чем-нибудь приятном. Ну, о том времени, когда они плыли на корабле, и после репетиции Феликс вдруг посмотрел на нее и очень ласково сказал:

— Пошли, маленькая Элис.

И они оба знали в тот просветленный миг, что влюблены. Потом о времени, когда она обнаружила Феликса в пустом театре после окончания спектакля, когда немногочисленные зрители разошлись по домам. Он вдруг прижал ее к себе и, поцеловав, сказал: «Мадам, из-за вас я теряю дар речи, и только кровь кипит в моих венах». И у нее возникло ошеломляющее чувство, что это все еще спектакль, и он будет длиться всю жизнь. Потом она вспомнила время, когда дела шли все хуже, и она сидела в маленькой чайной, и ее слезы падали в кофе. А Феликс сказал:

— У тебя очаровательное детское личико, когда ты плачешь.

— О чем ты думаешь? — неожиданно раздался голос Дандаса, бархатный, по-прежнему гипнотизирующий ее.

Элис закрыла глаза.

— Ни о чем особенном.

— Но ты улыбалась.

— Как ты можешь следить за выражением моего лица, если смотришь на дорогу?

Дорога вилась вверх по горе Геркулес с лесистыми склонами.

— Когда мы одолеем этот перевал, остановимся перекусить. Я взял поесть. Ты не ожидала, правда? Разумеется, нет.

— Нет, не ожидала. Я думала, что ты слишком беспокоишься о Маргарет.

— О Маргарет! — вздохнул он. — Надо быть честным. Но я, видимо, не всегда был таким.

Элис почувствовала большое облегчение: его настроение изменилось.

— Как хорошо, Дандас, что ты так думаешь. Ты, конечно, воспринимаешь это иначе. Но девочка выросла и может делать все, что хочет.

Потом она заговорила о другом:

— Завтрак на воздухе — замечательно, но мы же спешим. Разве мы не торопимся увидеть Камиллу?