Агния Барто

Конечно же, тут любое тематическое определение окажется слишком узким. Да и мысль стихотворения вряд ли возможно выразить двумя словами. У маленького — восемь коротких строк — лирического стихотворения оказывается несколько смысловых пластов. Внешний, описательный, в котором имеются реальные цветы гладиолусы. Лирический, внутренний, в котором есть девочка, оживляющая мир своей фантазией, наделяющая цветы способностью разговаривать. И пласт нравственно-этический, в котором присутствует сам автор и выражена его позиция активного сочувствия маленькой героине, ее фантазии, поэтическому воображению, ее душевному такту, не позволяющему «подслушивать» даже шепот цветов.

Разделить по строчкам, по словам эти пласты невозможно. Они органически прорастают один в другом. Их нечленимость и есть показатель подлинной художественности и той внутренней сложности, которая внешне, на первый взгляд, никак не выражена.

Вот еще одно «природное» стихотворение с традиционным названием «Золотая осень». Но разве можно назвать его традиционно-описательным?

Осень листья рассылает —
Золотую стаю —
Не простые, золотые,
Я листы листаю.

Залетело на крыльцо

Золотое письмецо,
Я сижу, читаю...

Стихи раздумчивые, немного грустные, элегические... Перед нами, собственно, один метафорический образ: древесный лист незаметно для читателя подменяется своим синонимом — листом бумажным, письмом, которое можно прочесть. А ведь и в самом деле можно: разве не говорит раскрашенный золотом осенний лист о миновавшем лете, о близкой зиме, о течении времени, да мало ли о чем еще! А как негромко вызванивают слова с этими обильными «з», «с», «ст», «ц» и еще с аллитерацией на «л»: будто и впрямь шелестят тончайшие листки сусального золота.

Банально-традиционно по теме и названию стихотворение «Колокольчики». Не счесть, вероятно, детских вариаций на тему: «Колокольчики мои, цветики степные». Нетрадиционны первые же строки, одновременно и напоминающие русскую частушку и передающие живую интонацию маленькой девочки:

В поле — колокольчики,
Вырезные кончики.
Я стояла около,
Ахала да охала!

Но героиня не только бурно выражает свои восторги. Она еще и наивно удивляется: «Почему он не звенит, он же этим знаменит?» С точки зрения взрослого, вопрос, конечно, чисто риторический. Но для малыша даже и заведомо риторический вопрос звучит как приглашение к раздумью, к работе сознания.

Вот чем определенно новы «Просто стихи»: они, вызывая чувство, будят в то же время и мысль ребенка. Они отвечают его потребности думать, рассуждать, анализировать, искать связи, закономерности, постигать природу вещей как в естественной, так и в социальной среде.

Герой стихотворения «Думают ли звери?», задавшись вопросом, и ответ на него ищет сам. Он наблюдает: «Вот, шевельнув хвостом, котенок входит в двери, он думает о том, что будет с ним потом». Герой видит, «как телята хвостами шевелят и вдаль глядят куда-то». Как «задумается пес — и уши вниз повисли». Он думает про птиц:

Должны подумать птицы,
Куда им полететь
И где им приютиться,
Должны, в конце концов,
Подумать про птенцов!

Маленького человека не удовлетворяет категорическое «нет» бабушки, сказанное в том смысле, что звери, конечно, думать не способны. «...Я еще проверю»,— обещает герой стихотворения себе и читателю. Не подобный ли скепсис к окончательности достигнутых знаний был психологической предпосылкой всех великих открытий? Ведь и маленькому Галилео Галилею наверняка авторитетно внушали, что неподвижность Земли точно установлена наукой. Пока герой стихотворения рассуждает с позиций собственного, весьма ограниченного опыта, соотнося поведение домашних животных и птиц с известными ему нормами человеческого поведения. Но ведь опыт растет. Важно, что рядом с опытом уже формируется способность сравнивать, примечать, обобщать, думать.

И тут писательница, в творчестве которой детский мир никогда не изолируется от мира взрослого, настойчиво обращает наше общее внимание на явление, которое может стать препятствием для детской любознательности.

В стихотворении «Бобры» мальчик ходит со своими вопросами о загадочных для него животных от одного взрослого к другому, словно проситель по инстанциям, и везде от него, как от докучливого просителя, отмахиваются.

Спросил я маму про бобра,
Но на работу ей пора.

Мальчик к дворнику:

— Вы мне сказать бы не могли:
А где живет бобер?
А дворник мне: — Не стой в пыли,
Отложим разговор.

Третья попытка не более успешна.

Не отрываясь от игры,
Играя в домино,
Сосед смеется: где бобры?!
Их не встречал давно.