Агния Барто

Образы и метафоры А. Барто также во многом отвечают принципам поэтики В. Маяковского, призывавшего поэтов (в статье «Как делать стихи») использовать не только самый замысел, лежащий в основе произведения, но даже и мелкие, попутно встречающиеся «образишки» «для борьбы, для литературной агитации»; этот принцип предельной целесообразности и направленности как всего произведения в целом, так и каждого его компонента, всей системы средств художественной выразительности, полностью осуществлен в творчестве А. Барто, «генетику» которого нельзя осмыслить вне традиций Маяковского, вне его «Стихов детям» и тех положений, которые отстаивались Маяковским в статье «Как делать стихи».

Маяковский в своих «Стихах детям» передает интонацию непосредственного живого разговора, внутренне организованного и в то же время чуждого заранее предусмотренной метрической схеме, и, подхватывая опыт Маяковского, А. Барто также стремится в максимальной степени повысить роль ритма и размера в стихе, максимально разнообразить его средствами вариации различных размеров и ритмических структур — в пределах одного и того же произведения. Но это отнюдь не подражание, да и внешне выраженного сходства со стихом Маяковского, как мы видим, здесь зачастую нельзя обнаружить. А. Барто, продолжая и развивая принципы и традиции творчества Маяковского, применяет их в новых условиях, на новом материале и проявляет в этом ярко выраженное своеобразие, свое понимание слова, образа, ритма, всех средств художественной выразительности.

Необычайно близко А. Барто и то высокое искусство Маяковского, которое С. Маршак (в своей статье «Маяковский — детям») определил как «искусство воспитывать и больших и маленьких», поясняя при этом: «Он писал не для того, чтобы его стихами любовались, а для того, чтобы стихи работали, врывались в жизнь, переделывали ее...» — и умению заставить стихи «работать», переделывать жизнь А. Барто училась прежде всего у Маяковского, да и поныне, хотя давно уже вышла на дорогу подлинно самостоятельного творчества, не забыла его уроков.

Входя в детскую литературу, А. Барто внимательно изучала также опыт и творчество таких выдающихся мастеров старшего поколения, как К. Чуковский и С. Маршак.

К. Чуковский, начиная с первых своих поэм-сказок, таких, как «Крокодил», «Мойдодыр», «Бармалей», отличающихся живостью, непосредственностью, бурным весельем и безудержной фантастичностью, вовлекал юного читателя в занятную игру, не считающуюся ни с какими условиями реального правдоподобия, отвечал потребности нашего юного читателя и слушателя в игре, творчестве, выдумке: конечно, А. Барто не могла пройти мимо этого опыта, помогавшего избавляться детской поэзии от излишнего дидактизма, от слишком прямолинейного, педагогически-утилитарного решения темы, от навязчивой нравоучительности.

Необычайно плодотворную роль в творческом становлении А. Барто (так же как и во всей нашей детской поэзии) сыграл один из принципов, издавна отстаиваемый К. Чуковским и сформулированный в книге «От двух до пяти», где опубликована глава «Как дети слагают стихи». Здесь, как и во всей книге в целом, утверждается, что детей надо не только учить — следует и учиться у них, постоянно прислушиваться к их языку, постигать и применять в разговоре с ними законы детского «речетворчества» во всем его богатстве и многообразии, во всей его свежести, первозданности, выразительности.

К. Чуковский — первый в нашей детской литературе — с такой страстной заинтересованностью и неустанной энергией в течение многих лет изучал язык детей, прислушиваясь к нему, смело вводил его в свои стихи, что оказалось для А. Барто той школой, которая во многом определила ее творческий поиск и помогла развитию существенных черт ее поэзии, где мы словно бы слышим голоса ее юных героев. Зачастую именно их языком и говорит поэтесса, и подчас кажется, что они сами создали ее стихи,— но это не имитация детской речи, а она сама — во всей ее свежести, непосредственности, жизненности, ибо вслед за К. Чуковским поэтесса так же чутко, внимательно, пытливо прислушивается к ней и вводит в свой стих все то, что является в ней подлинно творческим, обогащает язык детей, отвечает их деятельному началу, пылкости и непосредственности их чувств, потребностям их внутреннего роста.

Вслед за К. Чуковским А. Барто вносила в «детский стих» самые различные формы, бытующие в детской речи,— такие, как считалки, дразнилки, прибаутки, придавая своему языку живость, энергичность, ритмическую напряженность, стремительность движения, о котором идет речь («Я и прямо, я и боком, с поворотом и прискоком...»), и в этой готовности всемерно повысить действенность и выразительность стиха, его внутреннюю энергию мы также усматриваем влияние К. Чуковского, принципов его стихосложения, «освоенных» А. Барто творчески и совершенно самостоятельно (ибо прямого сходства в стихах этих поэтов мы почти совсем не обнаружим).